Не скрою, план этот начинал читать со скепсисом. Не только потому, что политическая воля видна и до принятия концептуальных документов. Последние лишь структурируют ее. Так вот явного антикоррупционного стремления, выраженного для начала в неких ярких, знаковых шагах со стороны власти, мы пока не видели. Однако скепсис вызван еще и тем, что он необходим в отношении любой государственной «декларации о намерениях», даже в благополучных обществах. Общество всегда должно относиться к властям с позиций, так сказать, «презумпции виновности». Другими словами, власть должна доказать, что ее намерения (обещания, планы, программы и проч.) не пропагандистское бла-бла-бла, а искреннее стремление бороться с социальными язвами. Это — не обоснование вечной нелояльности. Это — необходимое средство, позволяющее обществу держать власть «в тонусе», заставлять ее крутиться, следить за собственной «гигиеной» и т.д. и т.п.
    Как бы то ни было, данный документ, к сожалению, не опроверг, а лишь подтвердил мой скептический настрой. Не стану анализировать каждый пункт Плана в отдельности. Для этого нужен другой формат и другой жанр. Отмечу лишь, что в нем можно найти и дельные идеи. Но в целом, когда заканчиваешь читать этот документ, возникает стойкое чувство: никакой это не «Национальный план». Ведь за таким названием должна стоять подлинная стратегия. Ее-то как раз тут и нет.
    Нередко за внешне сухими строчками властного акта, особенно затрагивающего острую социальную проблему, угадывается либо искреннее стремление хотя бы локализовать общественную язву, либо забалтывание проблемы. Последнее может быть и следствием нежелания ее решать, и интеллектуальной немочью, скрываемой за потоком гладких слов. Мне трудно сказать, с чем мы имеем дело в данном случае. Но точно не с восприятием коррупции как самого больного места нашего социального бытия. Попробую примерами показать, на чем основывается такой вывод.

* * *

1. Среди мер раздела «по законодательному обеспечению противодействия коррупции», в подразделе «меры по профилактике коррупции», значится такая (курсив мой. — М.К.):
               «возложение на государственных и муниципальных служащих обязанности
               уведомлять о ставших им известными в связи с выполнением своих
               должностных обязанностей случаях коррупционных или иных правонарушений,
               а также привлечение к дисциплинарной и иной ответственности
               за невыполнение данной обязанности».
       В принципе мировой практике известна система, скажем так, «взаимного контроля». Но!
       Обычно практика сообщений о готовящемся или совершенном преступлении основана не на юридической обязанности, а на понимании людьми своего гражданского или служебного долга. Обязывание же, тем более под страхом ответственности за недонесение, превратит государственную и муниципальную службу в соревнование «кто быстрее добежит с доносом». Прекрасная почва для подсиживания и создания атмосферы всеобщей подозрительности, для активации в людях темных сторон психики. И все это при том, что к борьбе с коррупцией взаимное доносительство будет иметь весьма отдаленное отношение. Не случайно коррупционные преступления едва ли не самые латентные: коллег по работе не приглашают засвидетельствовать факты передачи взятки, договоренностей об «откате», о «распиле» бюджетных средств, о распределении ролей в рейдерском захвате и проч. и проч. Поэтому подобная «обязанность» будет сводиться к таким доносам на сослуживцев, где будут фигурировать не факты, а подозрения, причем чаще всего высосанные из пальца.
   
   
2. В том же разделе есть подраздел «определение основных направлений государственной политики в сфере противодействия коррупции». И вот одно из таких направлений:
               «обеспечение справедливой и равной для всех доступности правосудия
               и повышение оперативности рассмотрения дел в судах».
       Конечно, спасибо за то, что власть согласилась: доступного и скорого суда у нас нет. Только какое отношение эта констатация имеет к борьбе с коррупцией? Может быть, распространены взятки за «место в очереди» при подаче иска или заявления в суд? Что-то о такой практике не слышно. Но если даже считать эту меру одним из направлений (!) противодействия коррупции (на самом деле вся судебная система нуждается в общем оздоровлении), то посмотрите, как она сформулирована: «справедливая и равная доступность». Воистину, чем больше красивых слов, тем меньше им веришь. Равную доступность я еще понимаю. А вот — справедливую… И не является ли последняя синонимом «равной»?
       Наконец, не странно ли, что «повышение оперативности рассмотрения дел в судах» увязано с доступностью? Видимо, авторы хотели сказать, что очереди возникают из-за медлительности судебного рассмотрения. Предположим (хотя понятие «доступность» включает в себя нечто иное). Но тогда какими законодательными мерами можно «повысить оперативность» (кстати, сам этот термин применительно к суду звучит угрожающе)? Упрощением судопроизводства? Или материальным стимулированием скорости рассмотрения?
   
   
3. И еще о судах. Точнее, о судьях. В предложениях по изменению законодательства (подп. «б» п.2) указана такая мера, как «уточнение требований не только к парламентариям и иным лицам, замещающим государственные должности, но и к судьям, а также к тем, кто претендует занять судейскую должность. Что это такое — «уточнение требований»? Может мне кто-нибудь сказать?
   Мало этого. В подп. «ж» прямо говорится о создании… чего бы вы думали? —
               «возможности осуществления оперативно-розыскных мероприятий
               по запросу представителя нанимателя (руководителя) или должностного лица,
               обладающего такими полномочиями, для проверки достоверности
               представленных лицами, претендующими на замещение должностей судей,
               судьями […] сведений о доходах, имуществе и обязательствах
               имущественного характера с соблюдением гарантий,
               предусмотренных законодательными актами Российской Федерации».
       Да, судьи тоже являются «лицами, замещающими государственную должность РФ». Но это совершенно особые должностные лица. И приравнивать их к другим — значит не понимать колоссальную специфику судейского статуса. Но даже если мы понимаем, что суды, как и все иные государственные институты, поражены бациллой коррупции (хотя более опасно то, что судьи не обладают подлинной независимостью), это не означает, что одинаковые антикоррупционные меры должны применяться и к судьям, и к представителям иных ветвей власти. И если это планируется, то судьи окажутся на еще более «коротком поводке» у административных властей. Это не означает, что не следует бороться с судейской коррупцией. Это означает, что бороться с нею необходимо тщательно выверенными и специфическими методами. Но для аппаратчиков, составлявших Национальный план, судя по всему, главное было к сроку сдать проект документа. Тут уж не до «телячьих нежностей»… Вот они и не «учли», что и без того административное давление на судей сегодня осуществляется, главным образом, через председателей судов. А при возможности председателей еще и посылать запросы для проведения оперативно-розыскных мероприятий судейская зависимость станет еще более жесткой.
   
   
4. Тяжелая бюрократическая рука ощущается и в разделе о мерах по совершенствованию государственного управления в целях предупреждения коррупции. Речь в нем, во-первых, идет о реализации прав граждан на получение достоверной информации и на повышение независимости средств массовой информации; во-вторых о повышении ответственности федеральных органов государственной власти, органов государственной власти субъектов Российской Федерации, органов местного самоуправления муниципальных образований и их должностных лиц за непринятие мер по устранению причин коррупции; и, в-третьих, о выработке оптимальной системы взаимодействия институтов гражданского общества и средств массовой информации с государственными органами, которая исключила бы возможность неправомерного вмешательства в деятельность государственных служащих».
       Честно говоря, даже не знаю, как и квалифицировать эти пункты. То ли тут правовая безграмотность, то ли полное непонимание того, как должна функционировать политическая система общества, то ли все вместе…
       Первое. О повышении независимости СМИ — все это хорошо. Только хочется полюбопытствовать, известно ли составителям Плана, что если государство хочет иметь независимую печатную и электронную прессу, то оно не «повышает независимость» (хоть убей, не знаю, как это вообще можно сделать), а просто не вмешивается в редакционные дела?
       Однако допустим, что власти перестанут скрыто или открыто руководить СМИ, то есть обеспечат подлинную свободу печати (почему бы так прямо и не сказать в Плане?). Но каким образом это повлияет на снижение масштабов коррупции? Ведь смысл независимой прессы состоит не только в оперативном доведении до общества максимально объективной информации, но и в постановке острых проблем, огласке случаев злоупотреблений со стороны политиков и чиновников. В свою очередь, такая огласка имеет смысл лишь в том случае, если есть уверенность, что мгновенно последует реакция со стороны соответствующих публично-властных институтов. Если же этого нет, а этого не может быть без действующей системы политической конкуренции, то пресса действительно будет «независимой» — в том смысле, что от нее вообще ничего не будет зависеть.
       Второе О повышении ответственности государственных и муниципальных органов за непринятие мер по устранению причин коррупции. Опять же интересно, как разработчики представляют себе это «повышение». Ведь дело не в том, какая «кара» грозит начальникам, а в том — за что. По Плану выходит за то, что в их ведомстве выявили коррупционеров. А иначе — как еще узнать, «принимались ли меры по устранению причин» или «не принимались»: если никого за руку не поймали, то презюмируется, что руководитель «устранил причины коррупции». Скажете натяжка? Согласен, немного утрирую. Но не настолько, чтобы исказить смысл предлагаемой «меры».
       Если логически продолжить заложенную в этом пункте мысль, то только одной этой меры было бы достаточно для Плана противодействия коррупции. Ну, действительно. Раз в каждом органе власти, в каждой организации будут принимать «меры по устранению причин коррупции», то ее и не будет, разве что единичные проявления. Вот только маленький вопрос: известно ли, в чем состоят причины коррупции? Над этим уже много лет бьются недюжинные умы во всем мире, но четкого «перечня причин» все же нет.
       Вот я и спрашиваю, за непринятие каких мер будут привлекать к ответственности руководителей? Интересно также, как их будут привлекать, если коррупционные связи приобрели характер вертикальных? Наконец, если руководителей госорганов привлекать к ответственности за то, что они не устранили причины коррупции, то еще более логично привлекать к ответственности первых лиц государства, ибо причины — понятие фундаментальное и уж если их искать, то искать в том, как устроена и как функционирует вся наша государственная система.
   
   
5. Не может не вызвать умиления и раздел под названием «Меры по повышению профессионального уровня юридических кадров и правовому просвещению», в котором говорится о «воспитании у правоприменителей уважительного отношения к закону»; о «формировании в обществе и государственном аппарате уважительного и бережного отношения к частной собственности» и о «повышении правовой культуры общества в целом».
       Спора нет — повышать квалификацию юридических кадров необходимо. Но в реальном ли мире живут составители Плана, если полагают, что высококвалифицированный юрист, в отличие от неквалифицированного, не будет брать взятки, «откаты» и проч.? Или, наоборот, что опасный уровень коррупции в стране связан с тем, что юридические кадры в правоохранительных органах и судах сегодня не в состоянии качественно пресекать, расследовать и рассматривать коррупционные дела? Наконец, что коррупцию питает низкая правовая культура населения? Если все это и имеет отношение к борьбе с коррупцией, то не больше чем, скажем, уровень инфляции или цена на нефть.

* * *

Это далеко не все «меры противодействия коррупции», которые предусматривает Национальный план. Читая документ, я отметил для себя гораздо больше подобных курьезных пунктов. Но, честно говоря, устал дальше их комментировать. Не думаю, что документ сознательно пересыпан ни к чему не обязывающими предложениями. Однако объективно такое их обилие представляется способом ухода от действительно срочных, радикальных и серьезных мер, необходимых для реального противодействия коррупции. Мер, означающих выработку действенных механизмов, как минимум, по четкому разъединению бизнеса и власти; по обеспечению не пропагандистской, а подлинной прозрачности деятельности государственного аппарата; по созданию каналов контроля общества над властью; по пресечению практики прекращения «по звонку» одних уголовных дел и возбуждения других, равно, как и практики накопления компромата «до поры, до времени» на должностных лиц, позволяющего держать последних «на коротком поводке»; по серьезному реформированию судебной и правоохранительной систем.
    Однако даже если бы Национальный план и предусматривал такие меры, они не способны были бы дать эффект без одного главного условия. И это условие столь же простое и универсальное, сколь в сегодняшней ситуации вряд ли возможное. Это — политическая конкуренция, которая мотивирует тех, кто собирается управлять страной или регионом, на заботу о своей репутации. А это, в свою очередь, со всей необходимостью вынуждает политиков и стоящие за ними партии реагировать на каждый, даже слабый намек на нечистоплотность того или иного должностного лица. Почему западные министры и премьеры обычно добровольно уходят в отставку, если становятся участниками коррупционного скандала? Думаете потому что они так воспитаны, такие «сознательные»? Ничуть. Люди везде, в общем, одинаковы. Это происходит только потому, что они понимают: политические друзья и единомышленники их не спасут. Что делать — конкурентная система.     |я|