В 1990-е годы в российский политический словарь буквально ворвалось это новое для нашего уха слово. Кажется, впервые свое официальное отражение оно получило в Указе Президента РФ с несколько тяжеловесным названием «О мерах по обеспечению согласованных действий органов государственной власти в борьбе с проявлениями фашизма и иных форм политического экстремизма в Российской Федерации» (23 марта 1995 г.).
    Заметьте, что экстремизм здесь еще связывался именно с проявлениями фашизма. Но вот прошло несколько лет, и этот термин превратился практически в резиновый. Кого только нынче не называют экстремистом. Думаю, при желании (властей) почти любого из авторов сайта «Особая буква» тоже запросто можно причислить к экстремистам. А как же иначе, если переживший несколько редакций Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности» от 25 июля 2002 г. наряду с насильственным изменением основ конституционного строя и нарушением целостности Российской Федерации; публичным оправданием терроризма и иной террористической деятельности; возбуждением социальной, расовой, национальной или религиозной розни; пропагандой исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии; воспрепятствованием осуществлению гражданами их избирательных прав и права на участие в референдуме или нарушение тайны голосования, соединенные с насилием либо угрозой его применения; пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики либо атрибутики или символики, сходных с нацистской атрибутикой или символикой до степени смешения;
    подводит под понятие об экстремизме:
    воспрепятствование законной деятельности государственных органов, органов местного самоуправления, избирательных комиссий, общественных и религиозных объединений или иных организаций, соединенное с насилием либо угрозой его применения;
    совершение преступлений по мотивам, указанным в пункте «е» части первой статьи 63 Уголовного кодекса Российской Федерации (этот пункт говорит о том, что совершение преступления по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы является отягчающим обстоятельством. — М.К.)
    публичные призывы к осуществлению указанных деяний либо массовое распространение заведомо экстремистских материалов, а равно их изготовление или хранение в целях массового распространения;
    публичное заведомо ложное обвинение лица, замещающего государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, в совершении им в период исполнения своих должностных обязанностей деяний, указанных в настоящей статье и являющихся преступлением.
    Юристу не может не броситься в глаза правовая несуразность почти каждого из законодательных «признаков». И несуразность эта приводит порой к анекдотическим ситуациям (анекдотичность, конечно, для наблюдателей, а не для тех, кого она впрямую касается). Например, в «Газете.Ру» (15 февраля 2006 г.) со ссылкой на «Интерфакс» говорилось: «В связи с публикацией в волгоградской газете карикатуры на религиозную тему Генеральная прокуратура России начала проверку. «По ее результатам будет решен вопрос о наличии признаков состава преступления, предусмотренного статьей 282 УК («Возбуждение ненависти по религиозному признаку»)», заявил официальный представитель Генпрокуратуры. Волгоградская газета «Городские вести» в качестве иллюстрации к статье «Расистам не место во власти» опубликовала рисунок с изображением Христа, Моисея, Будды и Мухаммеда, которые смотрят телевизор. На экране телевизора показывают две готовые к драке группы людей. Подпись под рисунком гласит: «Мы вас этому не учили».
    Но есть и гораздо более серьезные следствия резиновой формулы экстремизма. Приведу два наверняка известных последних примера использования Закона об экстремизме: над острым и блестящим публицистом Андреем Пионтковским нависла угроза судебного преследования, а вполне респектабельная газета «Ведомости» получила предостережение (пока устное) за публикацию заметки экономиста Евгения Гонтмахера.
    Хоть убейте, но, читая многочисленные выступления того и другого, никак не могу связать их фамилии со словом «экстремист». Да, статьи того же Пионтковского, что называется, жгут. Они всегда без обиняков, конкретны и, соглашусь, очень неприятны для тех, о ком в них говорится. Но никогда он не позволял себе даже приблизиться к запретам, окружающим базовое положение ст.13 Конституции РФ об идеологическом многообразии, — к призывам к насильственному изменению основ конституционного строя и нарушению целостности Российской Федерации, подрыву безопасности государства, созданию вооруженных формирований, разжиганию социальной, расовой, национальной и религиозной розни (частично эти запреты воспроизведены и в ст.29 Конституции, где, кстати, одновременно говорится о запрете принуждать кого-либо к выражению своих мнений и убеждений или отказываться от них).
    Тогда почему оппозиционные материалы приравниваются к экстремизму? Причины, на мой взгляд, две. Первая — такие конструктивные особенности нашего устройства власти, которые (об этом пишу уже не один год) сводят на нет возможности для политической конкуренции. А если нет такой конкуренции, государственный организм становится запаянным паровым котлом со всеми вытекающими из этого факта последствиями, известными из курса школьной физики. Вторая же причина вытекает, собственно, из первой: в паровом котле без клапанов становится вполне возможным принятие законов, подобных названному Закону об экстремизме. И когда эти две причины соединяются, экстремистом можно назвать практически любого мыслящего человека.
    С одной стороны, поскольку не работает политический маятник, контролирующие органы и суды вынуждены либо прямо действовать по негласным указаниям «сверху», либо ориентироваться на общую тенденцию, опять-таки задаваемую «сверху». С другой, — законы, подобные названному, становятся юридической основой для преследования инакомыслия.
    При этом, сам по себе почти каждый из перечисленных признаков (проявлений) экстремизма, наверное, неплох. Ну, действительно, кто будет возражать, что недопустимо препятствовать законной деятельности органов публичной власти, общественных и религиозных объединений, тем более если это соединено с насилием либо угрозой его применения? Или что нельзя нарушать права, свободы и законные интересы человека и гражданина в зависимости от его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии (правда, так и хочется спросить: а запреты, всевозможные ухищрения для воспрепятствования проведению «маршей несогласных», тем более их насильственные разгоны — это как квалифицировать?). Но экстремизм ли это? Или все же самостоятельные административные и уголовные правонарушения?
    Задавая широчайшие рамки того, что следует считать экстремизмом, наше государство фактически ввело аналог известной уголовной статьи об антисоветской агитации и пропаганде. И тем самым дискредитировало само понятие «экстремизм», которое вообще-то не очень точно отражает смысл стоящего за ним явления, но возникло как необходимость реакции на проявления зла.
    И все-таки дело даже не в этих широких рамках. Если бы экстремизмом было сочтено только одно проявление, как оно сформулировано и в Конституции, и в Законе — возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни, — я не согласился бы и с этим. И не только потому, что эта юридически непродуманная формула стала хорошей основой для адвокатских доводов: «Мой подзащитный и в мыслях не имел цель возбуждать вражду. Он лишь высказал свое мнение». Но и потому, что не в «возбуждении вражды» кроется суть экстремизма. Тогда в чем?
    В философском смысле, в том, что это всегда идея не спора с иным, а ненависти к иному — к иному мировоззрению, к иным ценностям, к иным группам общества — социальным, этническим, религиозным и т.п. Экстремизм, если можно так сказать, не оперирует фамилиями. Именно это и есть в нем самое подлое: человеческая личность для экстремиста ничего не значит. Его кредо простое: «Уже одно то, что ты исповедуешь такую-то религию, такое-то мировоззрение, принадлежишь к такой-то группе, означает, что ты враг. Тебя надо уничтожить или, как минимум, изолировать».
    В политическом же смысле, суть экстремизма в том, что он не признает институциональную систему, при которой возможна легальная оппозиция. Зло не терпит любой инаковости, в т.ч. инакомыслия, а, следовательно, оппонентов. Оно, если можно так сказать, «зациклено» на единстве. В нем оно видит самостоятельную и непреложную ценность, гарантию от распада. Но в реальности противоположностью единства является отнюдь не плюрализм, а именно распад, о чем не только говорил еще Аристотель, но и подтверждает новейшая, в т.ч. отечественная, история.
    Итак, экстремизм — это всегда дух ненависти и злобы, дух агрессии и презрения к человеку; наконец, отличительной чертой любого экстремистского учения является враждебность ко всем иным идеям. Какой бы аспект экстремизма ни взять, мы всегда обнаружим в нем черты ненависти и безоппонентности. Именно поэтому сами такие идеи в правовом государстве должны быть выведены за рамки явления, называемого плюрализмом.
    Вот из этого понимания должна вытекать и правовая формула экстремизма. Экстремизм (экстремистская деятельность) — это деятельность общественных и религиозных объединений, иных организаций, редакций средств массовой информации, физических лиц по распространению в любой форме идей, отрицающих принцип равенства прав и свобод человека и гражданина независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, то есть идей дискриминации этнических, расовых, социальных, религиозных и иных групп людей и (или) умаления достоинства людей, относящихся либо относимых к таким группам.

*  *  *

Понятно, что властям не интересны юридические тонкости. Но обращаюсь я не к властям, а к тем, кто верит или хотя бы надеется, что когда-нибудь «жар-птица» под именем «правовое государство», которую, как некоторые надеялись, мы почти ухватили за хвост, вновь взовьется над Россией. И тогда, даст Бог, и эти спорные размышления окажутся полезными.