Особая кухня: Закрытый кинопоказ

Фрагмент 1. О разгроме НТВ

• В высоком качестве (6,87 Мб)
• В низком качестве ()

Светлана Сорокина, журналист и ведущая программ НТВ «Глас народа» и «Герой дня» (1997—2001 гг.)

Это была сумасшедшая зима, и вся она была окрашена в тона близкой катастрофы... В ту зиму у нас были чумовые рейтинги, нас смотрело огромное количество народу. Мы ощущали эту связь, которая потом вылилась в митинги. Наверное, уже никогда народ не выйдет защищать журналистов.

Евгений Киселев, ведущий программы «Итоги», директор НТВ (1993—2001 гг.)

Большинство тех, кто в то время работал на НТВ, вспоминает ощущение телевизионной «Таганки». Было так хорошо работать вместе, так весело, так здорово…

Григорий Явлинский

Произошел силовой захват телекомпании — все помещения заняты сотрудниками службы безопасности новых собственников. Это выглядит как путч и подавление журналистов.

Фрагмент 2. О разгроме REN TV

• В высоком качестве (2,88 Мб)
• В низком качестве ()

Ирена Лесневская, президент компании REN TV (1997—2005 гг.)

Потихоньку REN TV стало востребованным. Мы получили ТЭФИ за честные новости. Это мешало.

Фрагмент 3. О независимости телевидения

• В высоком качестве (4,92 Мб)
• В низком качестве ()

Эдуард Сагалаев, генеральный директор ОРТ (1991—1992 гг.)

Механизм страха работает на примерах. Закрыли несколько передач, убрали из эфира талантливых людей, поменяли форматы, собственников… Телевидение к присяге приводится так: щелк! — и все телевидение во всей стране построится и будет делать то, что нужно. Так мы устроены, и по-другому не бывает.

Игорь Шабдурасулов, генеральный директор ОРТ (1998—1999 гг.)

Не бывает независимости от всего. Или вы независимы от государства, или от денег. Государство как собственник тоже диктует.

Зрителями фильма, рассказывающего об истории становления отечественного телевидения и его развитии на современном постсоветском этапе, стали известные российские журналисты, деятели кино, юристы, политики и политологи. 
После просмотра фильма в уютной и почти домашней обстановке редакции, похожей на старые добрые посиделки на кухне, развернулась бурная дискуссия, затронувшая злободневные проблемы не только российского телевидения в частности, но и свободы слова в целом. 
Предлагаем вам ознакомиться с тезисами высказываний некоторых наших гостей. 

Михаил Дегтярь, автор и режиссер фильма «Все это телевидение (Времена перемен)»
Это фильм о поворотных моментах в истории советского и российского телевидения. Вместе с тем, несмотря на его актуальность, федеральные каналы — государственные и частные — отказались от его показа. Широкая общественность смогла познакомиться с фильмом только на телеканале «Совершенно секретно». 
Политическая составляющая нежелания телевизионных боссов показывать этот фильм далеко не главная. Его не приняли из-за персон, которые стали его героями. Один из героев фильма Евгений Киселев — враг для ВГТРК, которым руководит Добродеев. Светлана Сорокина не приемлема для Первого канала. И так далее. То есть все смешалось, перемешалось и спуталось. 
Некоторые интересные моменты: мне звонили известные и уважаемые персоны, спрашивая, почему они не стали героями этого фильма. Как им объяснить, что людей, делавших историю телевидения, много и все они в фильм попасть не могут. Некоторые, наоборот, испугались, что я их реплики в фильме использовал.

Георгий Сатаров, политолог, президент фонда «Индем»
Проблема состоит в том, что пресса в роли оппозиции появилась раньше, чем реальная политическая конкуренция. Понятно, что оппозиция должна быть в сфере политики. А она появилась в сфере СМИ, что впоследствии сыграло с ними злую шутку. Пресса заигралась в политику и перестала быть тем, кем она должна быть, — предстателем гражданского общества, став, скорее, предстателем политики. 
Сначала властям такой расклад нравился, потому что шла соответствующая информация. Но чем дальше, тем больше стали возникать проблемы в отношениях государства и СМИ. И когда Кремль ударил по прессе, оказалось, что она уже полностью разобщена. Народ ей не помог и не спас — он перестал ей верить. Памятные митинги в поддержку НТВ были ничтожными по сравнению с совсем недавними событиями, например, в Пикалево. 
Самое страшное в истории уничтожения НТВ то, что с разрушением телекомпании разрушилась корпоративная солидарность журналистского сообщества. Поэтому проблема не в том, что мало людей вышло спасать НТВ, а в том, что люди сдались раньше, чем их победили.

Виктор Шендерович, писатель
Черные списки неугодных людей, которых не показывают по телевидению, существовали всегда — в том числе и в прежние олигархические времена. Но тогда, если тебя не пускали в эфир на одном канале, всегда можно было пойти на другой канал. Любой общественно значимый человек с любой общественно значимой информацией мог выйти к народу. Сейчас это невозможно. 
Я согласен, что СМИ середины 90-х не отражали интересов народа — телега с лошадью поменялись местами. Однако до какой-то степени они все-таки объективно представляли информацию. Потому что внутри олигархических войн была конкуренция интересов. Мне лично никто ничего не указывал, как и что говорить, — а я и не спрашивал. Владелец НТВ смотрел мои программы в эфире.
То есть ни одна общественно значимая информация не могла пройти мимо телевидения. 
В то же самое время, когда мочили НТВ, схожая история случилась в Чехии: премьер-министр страны наехал на независимый канал. В двухмиллионной Праге на улицу вышел миллион граждан —фактически вся Прага. Потому что пражане понимали связь между независимым телевидением и их обыденной жизнью, благосостоянием, работой, бизнесом. Те 30 тыс. человек из 10 млн, которые вышли в Москве поддерживать НТВ, тоже это понимали. Пусть даже они и знали, что российское независимое телевидение ущербно, олигархично и прочее. Но лучше такое независимое телевидение, чем вообще никакого. 
Я хочу обратить внимание на очень важную вещь, определяющую нынешнюю ситуацию. Представьте, есть Северная Корея — она условно символизирует замороженные правила игры. Они ясны и понятны: к примеру, унесло лодку в Южную Корею, ее вернули и расстреляли всех рыбаков — на всякий случай. Есть свободный западный мир — там действуют свои правила игры. 
Россия же живет в мире, где правил игры нет. Утром встал, и тебе первым делом надо понять, где север, а где юг. Потому что вчера они были совершенно в других местах, нежели сегодня. Надо выглянуть в окно: не поменялся ли пейзаж. 
Правила игры в нашей стране постоянно меняются.

Евгений Гонтмахер, руководитель Центра социальной политики Института экономики РАН
Я посмотрел фильм, и у меня сложилось впечатление, что телевидение во многом виновато само. Прежде всего в том, что опередило свое время. Народ захлебнулся качественной картинкой. На фоне интересных западных фильмов, сериалов, спорта, развлекательных программ новости, а соответственно и информация, как-то отошли на второй план. Люди оказались в состоянии сумятицы: сначала телевидение поднимало их на защиту Белого дома, а потом стало развлекать. 
Сегодня как таковой цензуры на телевидении нет. Но есть определенные формы контроля. Власть задает сверху идеологию: например, НТВ в этом кризисном году должно показывать насилие, кровь и развлекуху. Новости же отслеживаются в ручном режиме — как это, в частности, было во время визита Обамы в Москву. Не последнюю роль в снижении потока объективной информации играют российские сериалы, где показывают бандитов в качестве главных действующих лиц.

Владимир Герчиков, президент Гильдии неигрового кино 
Журналистское сообщество сейчас разделено: одни служат начальникам и государству, другие не хотят этого делать. Почему сейчас умирает премия ТЭФИ? Если я не ошибаюсь, в 2004 году была идея выказать поддержку свободной журналистике во время вручения премии. Какое-то количество людей под этой идеей подписалось, какое-то — нет. 
Но я знаю, что Кремль тогда испугался. Поэтому он начал уничтожать ТЭФИ как значимый общественный институт. По большому счету властям это удалось. 
И все же руководство ТЭФИ продолжает не давать премии программам, популярным в Кремле. И слава Богу. Все-таки механизм некой корпоративной солидарности как мнение профессиональной среды продолжает работать.

Владимир Рыжков, политик и политолог
Я понимаю, что все наше современное независимое телевидение — кремлевский проект. Но я готов не обращать на это внимания, если в день разгона «марша несогласных» я в прямом эфире REN TV могу десять минут рассказывать о том, как избивают людей.

Юрий Казаков, эксперт Фонда защиты гласности
В советские времена мы четко знали, что у нас есть цензура. И знали, что она вырабатывает определенные стандарты и правила. Правила игры были всем понятны. Они были в достаточной степени структурированными. 
В нынешнее время, в эпоху так называемого нового византийства, цензура вернулась. Но уже не в тех четких структурированных формах, что существовали в советское время, а откуда-то сбоку. Ставка теперь делается на самоцензуру. Вот это действительно страшно, потому что даже вопросы кассы, оплачиваемой журналистики отходят на второй план.

Елена Лукьянова, доктор юридических наук, профессор МГУ
Этот фильм я восприняла как фильм о самоцензуре. Причем в широком, общеполитическом смысле. Как той же самоцензуре судей. Половина неправосудных процессов — это вопрос именно самоцензуры. Ведь сейчас судье уже никто не звонит сверху — он звонит сам, спрашивая как в той или иной ситуации ему поступить. И это уже к вопросу о нашей культуре. 
У меня как у человека, стоящего на грани политики и проблем государственной власти, складывается ощущение, что сейчас под влиянием самоцензуры люди — судьи, журналисты, политики — действуют с перестраховкой. По принципу «А что если завтра…». То есть они стараются предусмотреть все возможные варианты.

Виталий Дымарский, журналист 
Ситуация с телевидением и свободой слова в целом гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Говоря о самоцензуре, я имею в виду не только СМИ, а все общество. Что такое самоцензура — это страх. То есть в России снова появился страх.

Евгения Головня, режиссер, продюсер, сценарист документального кино
Достоинство этого фильма в том, что он призывает к дискуссии, благодаря которой мы поднимаем важные, болезненные вопросы. Негативную же реакцию у меня вызвала «позиция жалобщиков». 
Жаль, что за кадром осталась история коммерциализации телевидения. Потому что, на мой взгляд, этот процесс играет гораздо более важную роль, нежели даже цензура. Именно коммерция убила телевидение. 
Но кроме коммерческого давления есть давление политическое. Власти дали нам некое поле для игры — сюда можно, а вот сюда уже нельзя. Фрондируй сколько угодно, но только в пределах определенных рамок.