Вообще-то история — дама насколько капризная и со сложным характером, поэтому выводить какие-то закономерности в ней всегда довольно сложно. В своем стремлении расписать исторический процесс с математической логикой и предсказуемостью не раз попадали впросак те же марксисты. Любой грамотный историк, обладающий необходимыми знаниями фактуры, легко найдет бреши даже в самой на первый взгляд стройной конструкции.
Интересно, что выводы стэнфордской группы противоречат сами себе. С одной стороны, утверждается, что игнорирование протестов эффективнее, чем их силовое подавление. С другой, говорится, что «полные автаркии» (Саудовская Аравия, Северная Корея) — это самые стабильные режимы.
Между тем общеизвестно, что именно в абсолютистской Саудовской Аравии и тоталитарной КНДР с протестующими церемонятся меньше, чем где-либо еще на планете. Те же саудиты всего несколько месяцев назад жестоко подавили восстание шиитов в восточной провинции своего королевства, раздавив тем самым в зародыше проявление «арабской весны» на Аравийском полуострове. Что происходит в изолированной от всего мира Северной Корее, можно только догадываться. Есть лишь данные, что люди оттуда бегут, причем все более массово. Бегут, а не устраивают «марши несогласных» — по Пхеньяну маршируют только военные парады.
В целом же формула, по которой отсутствие реакции властей на народные выступления и есть самая правильная реакция, довольно сомнительна. Во-первых, вообще не реагировать (ни репрессиями, ни уступками) на массовые акции ни одна власть не может. Хотя бы потому, что просто продолжение прежнего курса правящих элит, уже вызвавшего недовольство, но не подвергнутого коррекции, — это и есть реакция на выступления, и есть вызов толпе. Причем при отсутствии прямых силовых репрессий на улицах толпа воспринимает данное поведение властей как вызов слабого противника, или даже как поведение немощного маразматика. Протестующие начинают укрепляться в вере в себя, переходить к более активным действиям.
Тактика уступок чаще всего была гибельна для правящего режима. Типичный пример — «бархатные революции» 1989 года в Восточной Европе: ГДР, Чехословакия и все остальные соцстраны, кроме Румынии. Немощная партократия при отсутствии какой-либо политической поддержки от горбачевского СССР пыталась то игнорировать протесты, то идти на все новые уступки. И все это неизбежно кончалось крахом правящих систем.
С другой стороны, есть пример Румынии, где Николай Чаушеску пытался сражаться до последнего — и кончил у расстрельной стены. Или пример шахского Ирана: гвардейцы персидского монарха расстреливали многотысячные демонстрации несколько месяцев, залив кровью всю страну, но исламская революция все равно победила, а шах едва унес ноги. Иран и Румыния — действительно, не самые удачные примеры борьбы вождей до конца.
Но ведь есть иные случаи. Поскольку исследование стэнфордской группы ограничивается хронологически 2003 годом, они вряд ли изучили события года 2005-го в Узбекистане. Тогда президент Ислам Каримов утопил в крови восстание в городе Андижане. Сколько людей погибло — неизвестно до сих пор. Российская прогрессивная общественность пребывала в шоке, многие известные журналисты были тогда убеждены, что Каримов стал изгоем для всего цивилизованного и даже не очень цивилизованного мира. Все были уверены, что экзекуцию целого города Каримову не простит ни мир, ни собственный народ. Прошло семь лет. В Узбекистане все спокойно, Каримов — желанный гость во многих мировых столицах.
Впрочем, эффективные примеры усмирения улицы железом и кровью (или, лайт-вариант, дубинками и слезоточивым газом) можно найти и ранее 2003 года. Это Белоруссия (фактически с момента воцарения Лукашенко в середине 90-х), Китай (подавление выступлений в Тибете), Алжир (уничтожение исламистского террористического восстания 1992 года), Ирак (1991 год), Россия (1993 год) и так далее.
Все-таки главный критерий выживаемости режима, его устойчивости перед революционной волной это не та или иная выбранная тактика, а ресурс его внутренней прочности и наличие у него многочисленных идейно мотивированных сторонников. Примеры Ливии Муаммара Каддафи или Сирии Башара Асада тут достаточно красноречивы. Оба арабских диктатора, несмотря на то что нажили огромное количество внутренних врагов, имели и достаточное количество фанатичных приверженцев. Опираясь на своих сторонников, Каддафи почти подавил мятеж против Джамахирии, и только военное вмешательство НАТО вырвало победу из рук полковника. Асад, который сделал ставку на преданные ему части, укомплектованные в основном его единоверцами-алавитами, держится до сих пор.
Что касается России, то точное количество по-настоящему преданных Владимиру Путину людей (преданных — значит, готовых за него воевать и погибнуть) не поддается оценке. Но вполне вероятно, близко к нулю. Нет у господина Путина «единоверцев», потому что нет веры. Все же обывательское нежелание перемен и довольство достигнутым не есть преданность.
Если бы в РФ были сплоченные оппозиционные лидеры, о чем пока, к сожалению, приходится только мечтать, в ближнесрочной перспективе режим был бы обречен. Что бы он ни делал — избивал, уступал или игнорировал.
Комментирует Кирилл Подъячев, политолог Высшей школы экономики, научный сотрудник Института социологии РАН
Протестное движение в нашей стране уже существовало до декабря прошлого года, и было оно хоть и менее многочисленным, но более активным. Поэтому нельзя сказать, что акции в Москве и других городах России, прошедшие после выборов в Госдуму, возникли на пустом месте.
В перспективе численность участников митингов протеста и их частота может вырасти. Однако закончится все, вероятно, как и при Борисе Ельцине, когда недовольных властью было уж точно не меньше, чем сегодня. То есть ничем. Первый президент России отбыл все положенные сроки на своем посту и ушел в отставку сам. Ушел, когда протестное движение против него, по сути, сошло на нет.
Не думаю, что нынешние акции приведут к революции, каким-то радикальным переменам. Такой вариант развития событий возможен, если на недовольство граждан наложится серьезный экономический кризис, когда людям будет угрожать голод или такого же уровня трудности, касающиеся многих. В этом случае, с учетом заинтересованности в гражданских волнениях некоторых наших «друзей» за границей, революционный сценарий вполне реален.
Угрозы подавления акций протеста у нас нет. Во власти, уверен, сидят люди не глупые, понимающие, что силовые действия приведут лишь к озлоблению граждан. А так граждане придут, пошумят и разойдутся. Тем более что общей платформы кроме лозунга «Долой Путина!» у них по большому счету нет. Как могут договориться либералы, крайне левые и националисты, делящиеся, в свою очередь, на две категории — православных и язычников? Никак.
Материал подготовили: Мария Пономарева, Роман Попков, Александр Газов