— Вы как историк, специалист по русским революционным движениям, возможно, более остро чувствуете современность, по-особенному оцениваете происходящее на площадях наших городов. Если говорить о нынешней протестной активности, то какие параллели наиболее уместны: с 1905 годом, с февралем 1917-го, с началом 90-х?
Я не разделяю оптимизм Сергея Удальцова, который считает, что нынешняя ситуация аналогична февралю 1917 года. Мне как историку интуиция подсказывает, что наше время гораздо уместнее сравнивать с ситуацией даже не 1905 года, а кануна 1905 года — с той «либеральной весной» (в кавычках — потому что она была осенью 1904-го), которая как раз и привела к разворачиванию событий первой русской революции, с так называемой «весной Святополк-Мирского». Тогда тоже шел определенный общественный подъем, но, так же как и сейчас, он еще не был спроецирован на всю многомерную и многоликую Россию, концентрировался в столице — главные действия происходили в Петербурге.
Сегодня РФ еще не прошла ту реперную точку, которой в 1905 году стала дата 9 января, «Кровавое воскресенье». Я думаю, что власть будет очень упорно сопротивляться, и вполне возможно, что новое условное «9 января» еще впереди. Хочется, конечно, находиться в плену у гуманистических иллюзий и надеяться, что не будет кровопролития даже уровня октября 1993 года, а силовые приемы власти ограничатся водометами и резиновыми пулями, что власти не осмелятся пойти даже на казахстанский сценарий. Но система еще совершенно не показала те коготки, которые у нее имеются. Вполне возможно, покажет.
Да, сегодня налицо активизация гражданского общества. Но называть это революционной ситуацией, когда верхи не могут, а низы не хотят, еще рано. Тем более применительно к провинциальной России, и даже применительно к Питеру, где еще не выходили на улицы многие десятки тысяч людей, где протестные выступления можно оценить в лучшей случае 10 тысячами участников. Но что 10 тысяч для 5—6-миллионного города — это капля в море.
Нынешний протест количественно и качественно пока отстает от событий и 1990—1991-го, и 1992—1993 годов. Я лично участвовал в том шествии 4 февраля 1990-го, о котором сейчас часто вспоминают, — там действительно участвовало около полумиллиона человек. Сейчас такого количества протестующих пока нет.
— Сейчас много говорят о том, что в России наблюдается кризис партийности, жестких партийных структур, которые родом из XX века. Распространено мнение, что будущее за сетевыми, надидеологическими, безлидерными структурами, а любые вожди-политики вызывают раздражение и отторжение. В событиях же столетней давности в этом отношении все было по-иному: имелись быстро набиравшие авторитет партии — эсеры, большевики, различные либералы, которые были тараном революционных изменений. Все же есть будущее в сегодняшней России у политических партий — имеются в виду подлинные, идеологические партии, а не системные думские конструкции, — или время партий уходит?
Возрождение партийности рано или поздно произойдет. Тут сначала нужно поговорить об общем, чтобы потом удобнее было перейти к частному. Если в виде графика, в виде синусоиды рисовать спады и подъемы общественного движения, они имеют определенную цикличность. За каждым всплеском общественно-политической активности (заканчивается ли он революцией или какими-то радикальными реформами — не важно) все равно следует период реакции, бонапартизма, когда массы устают, наступают аполитичность, социальный пессимизм, иногда даже отчаяние, социальная депрессия.
Все это мы пережили в «нулевые» годы, хотя честь и хвала таким партиям, как ныне не существующая НБП, которые «в года глухие» являлись искорками для пламени, разгоревшегося позднее. Аналогичная ситуация когда-то была и с «Народной волей», которая в далекие дореволюционные годы являлась отправной точкой революционного организационного строительства. Потом уже появились протопартии, а затем, по мере нарастания общественного подъема, они преобразовались в массовые партии.
Схожие циклы российская политика прожила и позднее — в самом начале 90-х годов. На революционной волне бурно развивалось партстроительство, была реальная многопартийность. Потом, в эпоху реакции, постепенно произошло угасание партий. Сейчас, в период общественного подъема, партийный ренессанс возможен, но для этого необходимо, чтобы предреволюционная ситуация перешла в революционную.
Мы всегда слишком нетерпеливы, стараемся бежать впереди паровоза истории. Посмотрим, дождемся 4 марта и последующих за этой датой событий.
— Сегодняшний протест воспринимают как городской, мелкобуржуазный, молодежный. Соцопросы, проведенные на том же проспекте Сахарова 24 декабря, показывают, что большая часть этих «новых недовольных» придерживается либеральных взглядов. И поэтому либеральные вожди находятся в эйфории. Как вы считаете, возрождение левых идей, рост популярности левой идеологии, которая выведет на площади уже несколько иные группы, с не только политическим, но и социальным протестом, — это возможно?
Я не соглашусь с тем, что только либералы находятся в состоянии эйфории. В таком же состоянии пребывают и нынешние левые лидеры — они считают, что под красными и черно-красными знаменами выходит большое количество людей. Если посмотреть ультраправые информационные ресурсы, то видно, что радикальные националисты уверены в том же самом — что они и есть народ. Сейчас идет перетягивание канатов, освоение новых площадок, все находятся в полном восторге от открывшихся перспектив и от своего участия в протестных событиях.
Если говорить о перспективах левого политического лагеря, перспективах его объединения, то даже на прошедшем в Москве недавно форуме левых сил было видно, что нельзя впрячь в телегу коня и трепетную лань: леворадикальный молодняк, «уличные бойцы» и убеленные сединами ветераны коммунистического движения вместе партию вряд ли создадут.
Будут идти бурные процессы дифференциации, будут возникать новые объединения. В каких-то случаях несистемные силы будут сращиваться с системными: мы видим, как тот же Илья Пономарев сейчас активно сотрудничает с несистемщиками.
Нужно понимать, что все так называемые «парламентские партии» не являются партиями в классическом понимании — это очень аморфные массы, внутри которых под влиянием происходящих в обществе изменений будут идти процессы размежевания, создания новых политических субъектов.
Вполне возможно размежевание внутри «Справедливой России» на «левых» и «правых» эсеров — разумеется, условно, в кавычках. КПРФ тоже должна пройти обновление, в первую очередь обновление руководящего состава. Ведь Путина мы терпим 12 лет, а Зюганова — гораздо дольше.
Материал подготовили: Роман Попков, Александр Газов