О том, как учителя музыки осудили за разбитые стекла в ее квартире, о колонии и о многом другом

Гость в студии — Евгения Евдокимова

• В высоком качестве (36,04 Мб)
• В низком качестве (36,04 Мб)

Ольга Романова: Здравствуйте, с вами Ольга Романова. У меня в студии очередной гость: человек, который совсем недавно освободился, как раньше говорилось, из мест не столь отдаленных. Сегодня у меня Евгения Евдокимова. Совсем недавно она вышла из женской колонии-поселения в Ивановской области. Там она много думала, о чем и поделилась со мной накануне. Поэтому я не могла не показать ее вам, чтобы послушать ее рассуждения об этом. Евгения, здравствуйте.

Евгения Евдокимова: Здравствуйте.

ОР: Я знаю, что вы сидели по очень экзотической статье.

ЕЕ: Да, 167-я, часть вторая — повреждение имущества.

ОР: Нанесение ущерба имуществу — своему собственному, насколько я знаю.

ЕЕ: Да, это два разбитых стекла — фактически в моей собственной квартире.

ОР: Внимание всех граждан, которые имели когда-либо дело со сделками с недвижимостью! Это была сделка по покупке вами квартиры в городе Щербинка, как я понимаю?

ЕЕ: Да, совершенно верно.

ОР: При этом в городе Щербинка действует банда черных риелторов. Совершенно очевидно, что она не может действовать без согласия и без крышевания местной администрации, потому что квартиру просто так отобрать нельзя. Каким образом у вас ее отобрали? Человека за это посадили — за то, что он купил квартиру.

ЕЕ: Тут не совсем так. В общем-то, я ее не купила: у нас был договор. Двухсторонний договор-сделка, и на тот момент уже истекал срок давности по предъявлению к ней каких-либо претензий. И в общем-то здесь даже не столько администрация, сколько прокуратура — причем областная…

ОР: Московская областная прокуратура привычно крышует черный бизнес.

ЕЕ: Да. И сейчас, в связи с тем, что нас присоединяют к Москве (факт общеизвестный), выявляются такие сделки, когда судебными решениями и прочими постановлениями изымалось у людей имущество, признавалось бесхозным, после чего, в основном через пять лет...

ОР: Срок давности.

ЕЕ: Да. Собственников находили — как в данном случае меня, несмотря на то что в суд я обращаться отказывалась. Меня, в общем-то, за это и посадили: за то, что я не обращалась в суд. А им надо довершить этот рейдерский, по сути, захват. Дали условный срок: было вынесено решение самостоятельно встать на регистрационный учет. Хотя прекрасно знали, что у меня иного жилья нет. У нашей семьи это была единственная квартира, с помощью которой мы хотели легализоваться. В результате приговором суда мне дали условный срок, который я исполнить не могла.

ОР: Вам требовалось прописаться?

ЕЕ: Нет, я была прописана. Но условное осуждение предполагает нахождение дома, а я не могла находиться в этой квартире, поскольку в ней — несмотря на то что по документам она нежилая — проживали, по неподтвержденной судом информации, дети прокурора.

ОР: Поэтому, конечно, Евгения не могла там жить… И вы отправились в места не столь отдаленные.

ЕЕ: В колонию-поселение. Причем они выдержали срок — год. Все это время я была в розыске, несмотря на то что я ежедневно ходила в наше ОВД, и все об этом знали. А спустя год — у меня по приговору был испытательный срок — дали еще год лишения свободы. Фактически вышло два года.

ОР: И вы только что вышли — в апреле, в самом конце апреля?

ЕЕ: 27-го.

ОР: И что, тут же ринулись опять в бой?

ЕЕ: Естественно. Мне же не оставили выбора. Меня освободили фактически без паспорта, без адреса — просто в Москву, хотя целый год я просила разобраться с этим вопросом, оформить мне документы. Вплоть до того, что я просила направления в реабилитационный центр, в чем мне также было отказано – на том основании, что там якобы нет свободных мест.

ОР: И если бы не ваш характер, воля к победе, а главное — наличие прекрасного сына, вы бы оказались на улице, у нашего друга Доктора Лизы на Павелецком вокзале, в очереди бомжей за бесплатной похлебкой.

ЕЕ: Фактически я и есть на улице. Я на улице, поскольку у сына своя семья, двое детей, и у нас просто нет жилья. Этим приговором у нас отобрали все. Более того, не последний человек в администрации мне сказала — причем в присутствии всего отряда: вот мы вас выпускаем, а ведь, знаете, убивают… Вот было даже такое.

ОР: Скажите, пожалуйста, Евгения, на ваш взгляд: что нам, всему обществу, надо сделать, чтобы такие истории, как история с вами, никогда не повторялись?

ЕЕ: Я там много общалась на тему преступлений небольшой и средней тяжести и скажу так: я не одинока. Москва, Подмосковье, Санкт-Петербург, Ленинградская область — этапируются в таком масштабе…

ОР: Женщины?

ЕЕ: Женщины. Именно небольшие сроки. И все они фактически лишаются жилья. Хотя в УИКе прописано, что человек должен отбывать по месту жительства. Я сама ставила этот вопрос неоднократно: вы же лишили меня места жительства, отправив в Ивановскую область! Вот если бы я отбывала наказание у себя, пусть и в колонии-поселении, я бы здесь же, по месту жительства, и освободилась.

ОР: Сейчас, кстати, принимаются поправки в законодательство, согласно которым заключенным будут ставить в паспорта штампы с пропиской по адресу колонии.

ЕЕ: Да, совершенно верно.

ОР: То есть не освободись вы в ближайшее время — вы были бы в Ивановской области. Без жилья…

ЕЕ: Без жилья, безо всего.

ОР: И вы бы из москвички превратились в жительницу Ивановской области, у которой там нет…

ЕЕ: Нет, даже не жительницу. Администрация и сейчас не несет ответственности за наше освобождение. Они просто исполняют наказание. У меня по приговору, по постановлению, все дело велось по несуществующему адресу. А там они ответственности не несут. Тем более что сейчас будут ставить штамп в паспорте по конкретному адресу учреждения. В моем случае это город Иваново, Болотная, 12. А некоторые женщины, бывает и так, десятилетиями не показываются дома. И что после этого им останется?

Я глубоко убеждена в том, что все это делается умышленно: это просто уничтожение.

ОР: Я с вами совершенно согласна. Как вы считаете, каковы должны быть реабилитационные центры для людей, попавших в такую ситуацию?

ЕЕ: Я буду говорить о том, что касается колонии-поселения. В обязательном порядке — работа по месту жительства в период отбывания срока наказания. Ведь там повально сидит молодежь. И если уж хотят вернуть достойного члена общества, как у нас везде об этом заявляют, то надо позаботиться о трудоустройстве: чтобы человек вышел, и у него уже была работа, чтобы он был социально адаптирован. В моем понимании именно в этом направлении и должна идти реформа. К нам приходили правозащитники и объясняли, что 91-я статья в УИКе — фактически половина Кодекса — изменяется, но никаких послаблений там не видно. Более того, идет ужесточение.

ОР: Скажите, Евгения, у меня к вам последний вопрос: а кто вы по образованию, по профессии?

ЕЕ: По профессии я учитель музыки. Однако сложилось так, что занималась предпринимательством — не удалось поработать по специальности. А так да — учитель музыки. Училась этому 11 лет.

ОР: Я поздравляю наше общество: опасный учитель музыки, лишенный жилья и осужденный за то, что кто-то разбил окна в квартире, которая на правах собственности принадлежала учительнице музыки.

ЕЕ: И сейчас принадлежит: я плачу налоги.

ОР: Мы все платим налоги за то, чтобы учитель музыки сидел в тюрьме… Всего вам доброго.

Материал подготовили: Владимир Кенетов, Виктория Романова, Нина Лебедева, Мария Пономарева, Александр Газов