«Дело Даниила Константинова». Победы протестного движения. О тех, для кого нет системы координат

«Дело Даниила Константинова»: как, зачем и почему он сидит

• В высоком качестве (25,81 Мб)
• В низком качестве (25,81 Мб)

Лев Гулько: Здравствуйте. Наш сегодняшний гость — Илья Константинов, политолог и отец политзаключенного Даниила Константинова. Здравствуйте, Илья.

Илья Константинов: Здравствуйте.

ЛГ: Давайте начнем с дела вашего сына. Вы расскажете о самых последних событиях. Я знаю, что люди, которые ведут дело, взялись сейчас проверять его алиби.

ИК: Ну, это громко сказано. Алиби было заявлено восемь месяцев назад. Алиби, как заявляет следствие, проверено, но результатов этой проверки мы не знаем.

ЛГ: Потому что на этих результатах, собственно, все и основано.

ИК: На них и должно все основываться. Результатов этой проверки мы не знаем. И в судебных заседаниях, которые периодически проходят (то по мере пресечения; то вот было заседание, где мы жаловались суду на бездействие следствия), регулярно повторяется одна и та же картина: судья получает запечатанный пакет, за судебным столом вскрывает этот пакет, просматривает документы, говорит, что это тайна следствия, закрывает пакет и кладет его под сукно.

Что в этом пакете — никто не знает. Ни адвокаты, ни родственники, ни сам Даниил.

ЛГ: Я хочу напомнить тем, кто нас смотрит и читает, что Даниила обвиняют в том, чего он не совершал, — в бытовом убийстве. Понимаете, какой вопрос сразу возникает: зачем это нужно? Вот это дело и вообще то давление, которое сейчас ведется.

ИК: Знаете, если начать с частного дела Даниила, я думаю, что это далеко не случайно. Взгляните на логику репрессий или на логику действий правоохранительных органов против оппозиции. Удары наносятся в основном по тем людям, которые составляют второй или третий эшелон.

Самых засвеченных лидеров, самых популярных пиар-персон только обкладывают, но не берут, не арестовывают, не сажают в следственные изоляторы, не пытают.

ЛГ: Себе дороже.

ИК: Себе дороже. Удары наносятся по тем, кто только поднимается, но по каким-то причинам представляет для власти опасность. Я думаю, что год назад мой сын представлял для власти определенную опасность, и вот почему.

Во-первых, он создал и быстро развивал молодежную умеренно-националистическую организацию, которая называлась «Лига обороны Москвы». Она очень быстро набирала обороты. Буквально за два-три месяца она вышла с уровня нескольких человек на уровень нескольких сотен.

ЛГ: Какие у нее были задачи?

ИК: Противодействие нелегальной эмиграции, этнопреступности и насильственной исламизации Москвы. Это были три основные задачи.

ЛГ: В рамках Уголовного кодекса?

ИК: В рамках действующего законодательства. Никаких нарушений. Все акции были разрешенными — или по крайней мере разрешения запрашивались. Не было ничего похожего на насильственные действия.

Это с одной стороны. А с другой стороны, мой сын очень активно включился в протестное движение, которое в то время как раз набирало обороты. Даниил — человек широких взглядов. Он отличается большой терпимостью, толерантностью (идеологической и политической). Он дружит с людьми разных национальностей, вероисповеданий и политических взглядов.

Он очень легко находил контакт и с левыми, и с либералами, и с националистами, и с коммунистами. Словом, с кем угодно. Он мог стать контактной фигурой — фигурой сращивания оппозиции.

ЛГ: Офицер связи это называется.

ИК: Да. Вот это, мне кажется, и послужило главной причиной того, что по нему был нанесен такой нешуточный удар.

ЛГ: Отсекли опасного лидера.

ИК: Да, потенциального лидера отсекли на корню.

ЛГ: Давайте мы сейчас первую часть закончим, после чего продолжим с этого места. А позже, если получится, перейдем к итогам протестного года.

Протестное движение — только плюсы

• В высоком качестве (28,62 Мб)
• В низком качестве (28,62 Мб)

ЛГ: Итак, отсекли будущего сильного лидера.

ИК: Я думаю, именно так.

ЛГ: Отсекают, как вы говорите, второй-третий круг. Соответственно, те лидеры, которые сейчас есть, остаются, но остаются они ни с чем.

ИК: Они оказываются в изоляции.

ЛГ: Опять же — зачем?

ИК: Задачи тоже ясны. Во-первых, чтобы показать активу протестного движения, что любого из них может постигнуть судьба политзаключенного. Во-вторых, показать, что наиболее ярким и засвеченным лидерам протестного движения судьба рядовых активистов якобы совсем безразлична.

Вот видите — они сидят и ничего не делают. Люди мучаются, люди в камерах. А вы что-нибудь для них сделали?

ЛГ: А вы опять выводите народ на улицы.

ИК: Да. А вы провоцируете на новые столкновения. Вы подставляете молодых мальчишек и девчонок.

ЛГ: Иными словами, разводка.

ИК: Разводка, совершенно понятно. Смотрите, как обошлись с Удальцовым. Помощников — в следственный изолятор, а его — под подписку о невыезде. И давай гуляй. Продолжай выступать.

ЛГ: Мучайся совестью.

ИК: Да. Твои ребята будут там сидеть на хлебе и воде, а ты давай здесь танцуй. Логика совершенно очевидная: компрометация лидеров, отрыв верхнего звена от социальной базы поддержки и контроль за этим процессом.

ЛГ: И тут мы с вами плавно переходим к итогам протестного года. Какова ваша оценка?

ИК: Я считаю, для оппозиции итоги протестного года очень и очень позитивны.

ЛГ: В чем?

ИК: База оппозиции, база протестного движения, которая полтора года назад насчитывала тысячу или полторы тысячи человек (по всей стране), за год выросла на несколько порядков.

Конечно, это еще не «пламенные революционеры». Это люди, которые далеко не всегда понимают, чего точно они хотят, куда они идут и, главное, за кем они идут. Но уровень политической мобилизации общества несопоставим с тем, что мы имели несколько лет назад, когда казалось, что вообще ничего нельзя сделать.

ЛГ: А почему произошел такой подъем? Это что, общество просыпается, общество взрослеет? Или каждый на себе уже понял, что дальше так нельзя?

ИК: Я думаю, и то, и другое. С одной стороны, выросло поколение людей, которые рассматривают рыночную экономику, изобилие товаров и другие блага, полученные за последние десятилетия, как нечто само собой разумеющееся.

Это мы помним: где там колбаса по два двадцать? А все, уже кончилась.

ЛГ: Меня однажды спросил молодой человек лет двадцати трех: «А вы в молодости тоже джинсы носили?»

ИК: А где их можно было найти, эти джинсы? Надо было доставать через перекупщиков, через спекулянтов.

Так вот, для этого поколения все блага рыночной экономики — нечто само собой разумеющееся. Это просто ландшафт. А дальше встает вопрос о самореализации. А дальше встает вопрос о социальных лифтах.

ЛГ: То есть когда люди более-менее наелись, когда есть чего купить…

ИК: Встает вопрос о других ценностях: о самореализации, о свободе, о справедливости, наконец. А как же? Ведь человек хочет быть человеком.

Недавно кто-то очень хорошо сказал, что осмысленная жизнь — это величайшая роскошь. Так вот, новое поколение хочет осмысленной жизни, хочет чувствовать себя людьми, хозяевами своей страны, хозяевами государства.

Это поколение начинает потихоньку выходить на поверхность политической жизни. И это только начало процесса.

ЛГ: А вам не кажется, что страна сейчас делится пополам на таких людей, о которых мы сейчас говорим, и на тех, кому все до лампочки?

ИК: Даже не пополам. Скорее, одна треть к двум третям. Одна треть — то новое, креативное поколение, о котором мы только что говорили. И две трети — люди, которые в процессе социальной деградации опустились на самое дно. Не в материальном плане, а в моральном.

ЛГ: Давайте мы вторую часть на этом закончим и продолжим наш разговор уже в третьей части.

О тех, для кого нет системы координат

• В высоком качестве (23,48 Мб)
• В низком качестве (23,48 Мб)

ЛГ: Разговор у нас в этой части пойдет о тех двух третях населения, которое в моральном плане упало ниже плинтуса.

ИК: Знаете, у меня есть один знакомый — очень серьезный, умный, волевой человек, — который однажды сказал мне: «Знаешь, как я смотрю на мир?» Он взял лист бумаги, карандаш и поставил точку. «Это я». Потом обвел эту точку маленьким кружочком. «Это моя семья и друзья». Я говорю: «Ну, а дальше?» — «А дальше ничего нет».

Так вот, две трети — это не те люди, которые спились, оказались под забором. Я говорю о людях, которые утратили ту систему координат, которая все-таки была у нашего поколения. Мы представляли более-менее, что такое хорошо и что такое плохо.

ЛГ: Правила игры-то были.

ИК: Так вот, за эти 20 лет они для многих оказались безнадежно утрачены. Пустота. Вот есть точка, маленький круг, а дальше просто космическая пустота.

ЛГ: Мне кажется, именно эти люди готовили ответ на «закон Магнитского» — вот этот пресловутый «закон Димы Яковлева». Один мой товарищ как раз заметил, что это кощунство — так называть закон. Вот этот пресловутый ответ — степень такого падения…

ИК: Я бы сказал, это уже последняя степень. Это то же самое, что мелькает иногда в криминальных новостях, когда алкоголик-отец или отчим берет в заложники собственных малолетних детей. Это напоминает мне ситуацию с так называемым законом Димы Яковлева.

Это уже люди совершенно отмороженные, потерявшие не просто честь и стыд — там и близко ничего подобного нет. Это люди, готовые открыто продемонстрировать полную свою античеловечность.

ЛГ: Что ими движет? Деньги?

ИК: Дело не в деньгах. Деньги у них есть. И власть у них есть. Вот это-то они и боятся потерять. Они чувствуют сильный ветер, который поднимается в нашей стране. Они не уверены в себе. Они знают, что, в сущности, большинство из них — это никто. Никто и звать никак.

Они сидят на своих политических жердочках только потому, что сверху их держат на какой-то маленькой веревочке. А веревочка в любой момент может оборваться — или ее просто обрежут.

ЛГ: А совсем не потому, что их выбрал народ?

ИК: Ну что вы. Какой там народ? Какие выборы? Мы же взрослые люди — давайте не будем себя обманывать.

ЛГ: Скажите, есть выход из этой ситуации?

ИК: Я надеюсь, что выход из этой ситуации есть, но не верю, что он будет легким, быстрым и безболезненным. Я думаю, нам еще карабкаться и карабкаться из этого протухлого, заплесневелого подвала в нормальную человеческую жизнь — может даже, не одно десятилетие.

ЛГ: Я так понимаю, каждому из нас.

ИК: Конечно. Разве мы в безвоздушном пространстве находимся? Мы сами — это общество, сами — этот народ.

ЛГ: Спасибо вам огромное. Илья Константинов, политолог, отец политзаключенного Даниила Константинова был у нас в эфире. Спасибо и удачи вам!

ИК: Всего доброго.

Материал подготовили: Лев Гулько, Дарья Шевченко, Виктория Романова, Нина Лебедева, Мария Пономарева, Александр Газов