Гражданский протест начинается там, где люди начинают думать

Аглая БОЛЬШАКОВА,

обозреватель «Особой буквы»

Не надо расписывать всю страну под хохлому

Не надо расписывать всю страну под хохлому
Нет никакой пропасти между Москвой и регионами. В Москве на одной лестничной клетке могут жить студентка, которая билась с фальсификациями на выборах, и сорокалетний бык, имеющий обыкновение справлять малую нужду в подъезде. И так по всей стране.
28 января 2013
Есть такая мода сегодня — озаряться «сермяжной правдой», прозревать насчет «болотного» протеста, якобы страшно далекого от народа. Мол, хипстерская (варианты: норковая, офисная, в лучшем случае — интеллигентская) Москва чего-то там себе придумала, накрутила каких-то обид против власти и святынь, но есть «Большая Россия», мудрая и грустная, которая «просто живет», гремит коромыслами и знать не хочет всех этих столичных чудачеств. При этом критиками «московского протеста» признается, что проблем у этой «Большой России» полным-полно, вот только столичные фрондеры о них, о подлинных бедах, знать не хотят.

Давайте просмотрим, как соотносятся современное протестное движение и интересы той самой «Большой России», о которой с такой болью говорят сермяжно-прозревшие.

Прежде всего, не нужно жонглировать понятиями и явлениями, выдавать за общегражданское протестное движение то, что таковым не является. Та же «Стратегия-31», на которую ссылается Евгения Хасис, — действительно ситуационистский, чисто московский проект, обусловленный административным антиконституционным произволом столичных властей по отношению к столичным же активистам. Проект локальный, на провинцию по большому счету и не рассчитанный, свою роль уже давно сыгравший, принадлежащий прошлому.

«Панк-молебен» Pussy Riot, вызывающий у болеющих за «Большую Россию» особенно жгучую неприязнь, — акция левых авангардных художников, опять же не являющаяся частью гражданской и политической борьбы. Об идейной обоснованности этого жеста можно спорить сколько угодно, спорящие стороны могут предъявить друг другу тонны аргументов, но только этот спор — совершенно другая, не относящаяся к протестному движению история.

Русский гражданский протест XXI века — это множество акций и компаний самого разного плана в Москве, Питере, Ярославле, Астрахани, других городах. Это борьба против политической авторитарной реставрации, против коррупции, произвола, хамства, феодального высокомерия властей. Это наблюдение за выборами, это борьба с разрухой и воровством в сфере жилищно-коммунального хозяйства (тот же проект «РосЖКХ»). Это и волонтерское движение тоже: в современных условиях волонтерство также является формой гражданского протеста — хотя бы уже против насаждаемой сверху модели психотипа «моя хата с краю». Русский протест обширен и многогранен, многообразен, как сама Россия. Он и есть зеркало той самой подлинной, а не придуманной мыслителями-«неодеревенщиками» «Большой России».

Москва, зима, Бульварное кольцо. Идут колонны, десятки тысяч человек.

Идет женщина средних лет, частный предприниматель, ларечница, державшая лавку с дешевыми качественными овощами в Щукинском районе. Она не москвичка, приехала в 2002-м из Краснодара, сумела выжить, раскрутить дело. Кормила своим ларьком оставшуюся в Краснодаре семью. Подлинный креативный класс, кстати. Но в 2012-м пришли бандиты из управы, с бульдозером, гастарбайтерами и полицейским эскортом, в полчаса снесли ларек под корень, весь бизнес погиб. Вот она идет со своими коллегами по несчастью, с теми, чей хлеб раздавлен бульдозерами. Несет плакат — что-то про малый бизнес, который душат.

Здесь же рядом девушка — студентка, записалась наблюдателем на выборы в Госдуму, считала, что если будет много честных людей на участках, то все и будет честно. В ту ночь она увидела, что ровно ничего не значит в своей собственной стране, что она ноль, пустое место, и миллионы ее сограждан со святым, данным по праву гражданства голосом — тоже ничего не значат.

Идет врач, профессор Бакулевки — несколько лет назад он ругал дочку за то, что та «связалась с лимоновцами», чурался любой политики как огня. Но после принятия «закона Димы Яковлева» вышел, встал в колонну со всеми своими коллегами. Он вышел, потому что понимает: «закон Димы Яковлева» убьет многих детей-инвалидов. Он врач, он знает, что с некоторыми болезнями дети в России долго не живут. И вот профессор Бакулевки идет в колонне.

Идет седой вузовский преподаватель, у которого половина потока — сдавшие ЕГЭ «студенты» из Северокавказского федерального округа. Они, «студенты», в университете, в аудиториях чистят и перезаряжают травматические пистолеты. Профессор идет в колонне, у него нет другого выхода, кроме как бороться с тем адом, в который катится российское образование.

Идет масса людей, у каждого из них в сердце колет какая-то особенная боль, но все едины в том, что так больше жить нельзя. Нужно менять все. Иначе — загнивание и национальная гибель. Скандируют «Россия без Путина».

Что в этих людях специфически московского? Что в их бедах такого, что не касается всей страны?

А на Кубани волонтеры разгребали летом завалы в Крымске, доставляли питьевую воду и продукты. А до этого весной многие из них были в Астрахани в знак солидарности с Олегом Шеиным, избранным народом, и помогали весной же сделать честными ярославские выборы. И на той же Кубани люди борются за гибнущий заповедник Утриш. И в той же Москве воюют за сохранение архитектурных памятников, за сохранение нормальной городской среды. В Брянске сотни россиян, опять же съехавшихся со всей страны, бросившие все дела, неделями искали пропавшего ребенка: а кто, если не они? Кто, если это государство вообще ни хрена не может?

Город Лермонтов Ставропольского края, восставший против навязываемых ему нечестных выборов в местный совет, — это Москва что ли, не Россия? Журналисты ходили по его улицам, разговаривали с горожанами. И примерно восемь из десяти горожан понимали, что краевые власти пытаются их унизить этими «выборами». Жители города обчитались «Сноба» и «Кольты»? А может быть, у них московские зарплаты?

Что из этого является неважным, непонятным? Борьба за Утриш не важна? Поиски пропавшего ребенка волонтерскими отрядами не важны? Борьба за детей-инвалидов, которым не дают уехать к своим вновь обретенным семьям, не важна? Борьба с обманом на выборах не важна?

Вот нам пишут, что люди зевают, когда слышат о подобных проблемах. Ответ на это можно дать только один: есть категория людей, которая зевает, когда слышит о любых проблемах, не касающихся лично их и прямо сейчас. Не касающихся лично их корыта с едой, прямо сейчас стоящего перед ними. Эта категория людей достаточно обширна, но называть ее «народом», «Большой Россией» — это и есть подлинная русофобия. Подозреваю, в мордовской колонии число таких вот людей опасно приближается к 100 процентам. Но это еще не народ, никакой не срез общества. Любой политактивист, попадавший в СИЗО либо колонию, это подтвердит.

Вообще, забавно наблюдать, как девушка, прожившая в Москве большую часть жизни, но внезапно оказавшаяся запертой в обществе нескольких сотен задерганных склочных теток, по большей части наркоторговок и бытовых убийц, считает, что припала к груди «матушки-России», что-то там поняла про страну.

Ясное дело, подавляющему большинству населения исправительного учреждения не объяснишь, что когда тебя обманывают на выборах — это для тебя лично куда более унизительно, чем когда тебя обсчитывают в магазине. И дело не в том, кто по итогам этих выборов попал в Думу, а кто нет. Все проще. Это для тебя лично унизительно. Лично тебя считает безрогим скотом толстая вульгарная школьная директриса — глава УИКа, преступники в ТИКе, в ЦИКе. Это твой личный позор. Но понятно, что большинство уголовников так мыслить не способно.

Кстати, у той же Хасис господствующая в тексте тема — негативное отношение зэчек к Pussy Riot, «посягнувших на святыни». Ну, о показных богобоязненности, благопристойности, морализаторстве и прочем святошестве «просветлившегося» арестантского контингента каждый сидевший политический активист расскажет. Вряд ли наркоторговки, убийцы и «мамочки», державшие притоны, имеют моральное право что-то говорить той же Толоконниковой и Алехиной о храме и о вере. Ну да ладно, не о Pussy Riot речь.

Штука в том, что та Россия, которая в состоянии думать, все прекрасно понимает. И нет никакой «гуманитарной пропасти» между Москвой и регионами. В Москве на одной лестничной клетке в Кузьминках могут жить та самая девушка-студентка, которая билась с фальсификациями на выборах, и сорокалетний бык, имеющий обыкновение, напившись пьяным, справлять малую нужду в подъезде, если нет сил дойти до квартиры. У девушки любимый писатель — О.Хаксли, а бык не может без мата построить ни одно предложение. И девушка, и сорокалетний бык считают себя русскими, патриотами и москвичами. Но между ними та самая гуманитарная пропасть.

И в Самаре то же самое можно найти, и в Волгограде, и в любом русском городе. Но почему девушка — это зажравшаяся, умничающая Москва, а некультурный бык — народ, Россия?

Гражданский протест начинается там, где люди начинают думать, начинают уважать себя, становятся способными к анализу. Начинают осознавать ту самую «повестку», которая вовсе не столичная, а самая что ни на есть русская, российская. К счастью, думающих людей в России все больше. Москва, понятное дело, двигается в этом плане опережающими темпами, но и страна в целом неотвратимо позитивно меняется.

 

Материал подготовили: Аглая Большакова, Александр Газов