— У вас есть сейчас ощущение проигранной гражданским обществом битвы, затухания гражданской активности?
— У меня другое ощущение. Существуют две параллельные реальности. Я живу в реальности людей, которые, несмотря ни на что, каждый день что-то созидают, что-то делают. Вытаскивают детей из детских домов, ездят к старикам в дома престарелых, собирают деньги на благотворительную помощь детям, больным раком.
В этой реальности художница делает красивые макеты для детских поликлиник, чтобы ребеночек не пугался.
В этой реальности молодые предприниматели скинулись и восстановили находившийся в аварийном состоянии мост в городе Шарья, в глуши, в Костромской области. Люди долго требовали от мэра починить этот мост, он насчитал смету в 13 млн и сказал, что таких денег нет. В итоге эти предприниматели построили мост за счет собственных средств.
В этой российской реальности происходит постоянная движуха. Кто-то работает с детдомами, кто-то спасает котов, кто-то строит мосты.
И одновременно, в другой реальности, существует российская власть. Она находится в стадии олигофрении, глубокого маразма. Живет с этим шутом Депардье, который ест вареники, танцует во всех национальных костюмах. Мне уже тяжело вспомнить, что именно этот человек снимался в «Вальсирующих» и в любимом мною «Двадцатом веке» Бертолуччи.
Вот есть эти две параллельные реальности. В одной — Астахов и Депардье, а в другой — вот эти мои мостостроители, благотворители, волонтеры.
И какая Россия победит — я не знаю.
Но я тем не менее оптимистично настроена. Я этими позитивными, неравнодушными людьми живу, я вижу беды, которые происходят в России, вижу людей, которые каждодневно что-то пытаются исправить.
А власть ничего этого не видит. Но мне плевать на нее. Если бы не Михаил Ходорковский и другие политзаключенные, сидящие в тюрьмах, мне на Путина было бы совсем наплевать.
— И как долго эти две реальности будут существовать параллельно? На ваш взгляд экономиста, когда что-то кардинально изменится, каков запас прочности у путинской экономической модели?
— Я экономист уже в анамнезе. Хотя кое-что продолжаю анализировать. Вы знаете, нормальные у этой экономической модели перспективы. К сожалению или к счастью, но нормальные.
К счастью для нас как для граждан — мы не хотим второй раз пережить развал собственной страны, поэтому российской экономике я ничего плохого не желаю.
Те реформы, которые были сделаны в 90-е годы, — мучительные, тяжелые, — они ведь были необходимы и играют сейчас свою позитивную роль.
Цена на нефть — да, это одна составляющая экономической стабильности. Но в определенные периоды советской истории цены на нефть тоже бывали немаленькие, однако нефтяная прибыль не усваивалась советской экономикой. Грубо говоря, экспорт нефти равнялся импорту зерна. Советский народ действительно не мог прокормить собственное крестьянство.
Сейчас таких проблем нет. Деньги от продажи нефти идут в рыночную экономику, созданную в 90-е годы командой Егора Гайдара. И Владимиру Путину просто очень сильно подфартило. Как бы ни топталось государство на нашем предпринимателе, он все равно живет.
Конечно, если считать упущенную за путинские годы выгоду, то можно повеситься от тоски. Как бы мы могли рвануть при такой цене на нефть и при сделанных реформах, не будь этого маразма власти… Мы были бы первой страной мира, оставив позади и Китай, и США.
Но так как у нас есть Путин, мы влачим, не скажу жалкое, но все же не то существование, на которое могли бы рассчитывать. Путин — президент упущенных возможностей. Казалось бы, все идет в руки. И структура рыночной экономики есть. И цены огромные на углеводороды. Но все равно, не в коня корм.
Помните, Негоро подкладывал под компас в «Пятнадцатилетнем капитане» топор? У Путина этот топор — его силовики, все эти ФСБ, СКР… Это топор под наш компас.
— У Жюля Верна в итоге корабль из-за этого топора приплыл в Африку. Куда плывем мы?
— Пока мы в Саргассовом море. Водоросли намотались на винты. Мы не идем вперед.
— В этот период застоя что бы вы посоветовали тем людям, которым не нравится происходящее в стране? Как им действовать? Имеет ли смысл политический активизм, или лучше сосредоточиться на малых делах?
— Что касается политического активизма и теории малых дел, то тут ведь одно другому не мешает. Да, я живу в соответствии с теорией малых дел, она мне нравится. Однако же малые дела — это и наблюдатели на выборах, что является уже политическим действием. Каждый раз нужно бороться за то, чтобы люди имели достойный выбор, за то, чтобы «Единая Россия» хотя бы чувствовала, что конкуренты дышат ей в спину и не следует тырить все, что плохо лежит. Политический активизм в наших условиях — это и все эти выборные дела.
Уехать из России просто. И что? Жить, не имея возможности слышать родную речь? Это грустно. Я человек русского языка. И это важно — говорить на том языке, на котором вас мама научила.
Нужно продолжать бороться. То, что не удается сейчас, в 2013 году, вполне удастся на выборах в 2014—2015 годах. Мы же не завтра умрем, я надеюсь.
Материал подготовили: Роман Попков, Александр Газов