Президент выступил в прямом телеэфире, подведя итоги года

Владимир КАРПОВ,

обозреватель «Русской службы новостей», — специально для «Особой буквы»

Непринужденная беседа совсем не подразумевает откровенного разговора

Непринужденная беседа совсем не подразумевает откровенного разговора
Слегка посмеиваясь над ситуацией, президент в компании главных телевизионщиков страны вволю порезвился в словесный пинг-понг.
27 декабря 2010
Президент России Дмитрий Медведев подвел итоги года. В прямом эфире телевидения он то ли отчитался перед народом, то ли поделился своими мыслями о том, как мы живем, куда движемся и что из этого получается.

 

Ожидания и реальность опять расходятся. Слушатели «Русской службы новостей» довольно резко отозвались о последнем интервью президента России. 85 процентов из тех, кто посмотрел «Итоги года с Дмитрием Медведевым» и принял участие в его обсуждении, проголосовали, что им с главой государства не по пути. И дело здесь не в том, что президент говорил вещи, которые вызывают отторжение, а в том, что за этими разговорами плохо видно реальные дела. Правильные вещи говорил президент, но волен ли он обращать их в свершения?

Из 140-миллионного населения страны свои вопросы главе государства имели возможность задать лишь трое: Владимир Кулистиков, Олег Добродеев и Константин Эрнст — руководители трех основных федеральных телеканалов. В отличие от прямой линии с Владимиром Путиным организаторов этого телеинтервью было сложно заподозрить в том, что собеседников кто-то специально готовил, тщательно выбраковывая негожие вопросы. Эти граждане сами прекрасно знали, что спрашивать, как спрашивать, и наверняка догадывались, что на их выпады президент найдет ответы.

Так или иначе, но интервью, при всей своей предсказуемости, оказалось весьма любопытным. Интересно было узнать, как Медведев ответит на те вопросы, которые уже адресовали Путину; интересно было увидеть степень его откровенности, да и вообще Дмитрий Медведев как-никак глава государства, и формально именно он определяет политику в стране.

Что же мы узнали? Что нужен драйв, что закон должен быть превыше всего, а демократия в России начинается в Интернете. Нельзя сказать, что эти тезисы подкупают своей оригинальностью и новизной, но, наверное, важно, что они прозвучали в эфире каналов, которые не часто балуют аудиторию подобными посылами.

Практически под всем, что прозвучало в эфире, можно было бы подписаться, но... Но все же после интервью остался странный осадок.

Как только квартет участников этого шоу замер в ожидании отключения камер, в голове уже засела мысль, что мужики хорошо поговорили. Нет, правда, и про ребенка спросили, и про презервативы в Химкинском лесу успели ввернуть остротку. Еще бы чуть-чуть — и гонца можно было бы засылать за крепленым. Еще бы немножко — и раздались бы возгласы: «Анатольич, я тебя уважаю!» Галстук Кулистикова определенно всех расслабил и расположил к непринужденной беседе.

Впрочем, непринужденная беседа совсем не подразумевает откровенного разговора. Именно это ощущение неполной искренности и не отпускало на протяжении всего интервью. Под софитами и прицелом телекамер участники разговора как будто упражнялись в остроумии и умении отвечать на неудобные вопросы. Выкручивались, шутили, улыбались... Может, только у меня возникло такое ощущение, но они определенно посмеивались. Над ситуацией или друг над другом — не знаю. Меньше всего хочется верить в то, что посмеивались над зрителями. Зная все друг про друга, формируя совместно — кто прямо, а кто косвенно — актуальную повестку дня для большинства граждан страны, чуваки (позвольте мне здесь это просторечие, но именно так оно и выглядело) вволю порезвились в словесный пинг-понг. Судите сами.

Константин Эрнст, генеральный директор Первого канала: «Дмитрий Анатольевич, одной из самых острых дискуссий общественных в уходящем году было обсуждение ситуации по поводу строительства «Охта-центра». Конечно, самая острая была в Питере дискуссия, мы активно тоже приняли в ней участие…»

Владимир Кулистиков, генеральный директор НТВ: «Не любите вы «Газпром»…»

Олег Добродеев, генеральный директор ВГТРК: «На чьей стороне?..»

Константин Эрнст: «На стороне тех, кто был против. И на данный момент ситуация, на мой взгляд, благоприятно разрешилась…»

Дмитрий Медведев: «Телевизионная демократия…»

Константин Эрнст: «Я хотел бы воспользоваться этой ситуации и спросить: Дмитрий Анатольевич, а какова была Ваша роль в принятии окончательного решения?..»

Или вот...

Константин Эрнст: «Мы заметили. Дмитрий Анатольевич, на протяжении уходящего года одна из самых острых дискуссий и большая тема, которую вы анонсировали, — это борьба с коррупцией и борьба со взятками. Есть, безусловно, известное Вам как юристу понятие «легисламия». А своим коллегам я хотел бы пояснить…»

Дмитрий Медведев: «Объясните, объясните. Потому что сейчас все вздрогнули — и те, кто смотрит нашу программу…»

Вот еще...

Владимир Кулистиков: «Дмитрий Анатольевич, я помню, как Вы очень широко и полно осветили проблему жилищно-коммунального хозяйства, поэтому я, если позволите, Вас о ЖКХ не буду спрашивать — я Вас спрошу об МБХ, о деле Ходорковского...»

Дмитрий Медведев: «Заход интересный…»

Ну, здорово же! Им же было здорово! Вот и я о том же... Собрались начитанные, остроумные люди поговорить. Наблюдая за ними, я даже как-то забывал, что речь в этом разговоре шла о судьбах конкретных людей и страны целиком.

Спросили про Михаила Ходорковского после заявления Путина, что «вор должен сидеть в тюрьме»? Хорошо... А про выступление Парфенова вы что скажете?.. Они ему крученый, а он им резаный. Классная, красивая партия. И все между строк, и глаза такие понимающие-понимающие. Не брюзга я, нет. Мне искренне было интересно и местами смешно, но пусто как-то, пусто...

Были, конечно, и серьезные моменты, и суровые лица. Сложно заподозрить Медведева в легкомыслии, когда он перечислял важнейшие, по его мнению, события 2010 года или когда рассказывал об авиакатастрофе под Смоленском, в которой погиб президент Польши. А в остальном? А в остальном все всё прекрасно понимают.

Чего вы ждали от президента России? Посыпать голову пеплом, корить себя за промахи и недочеты для него равнозначно росписи в собственном бессилии. Такой роскоши он позволить себе не может — старшие товарищи не поймут. Или ты работаешь, или ты уходишь, и то не сразу... Двумя неделями по Трудовому кодексу здесь не отделаешься. В его положении глупо было бы отвечать на чаяния критиков отставками и разоблачениями. Истерить и сеять панику не его компетенция. Даже искренне сказать то, что думает, — уже проблема, поскольку каждое слово может быть чревато политическими последствиями.

В итоге в пятницу по телевизору мы увидели самого несвободного человека — президента Российской Федерации, который разговаривал с такими же несвободными людьми (какие бы галстуки они ни надевали и о чем бы ни спрашивали).

И дело здесь не в цензуре, а в том, что живем мы все не так, как хочется, а так, как нужно. Нужно окружению, нужно людям, которые в свое время помогли, дали дорогу... Интересы государства, правящей элиты, народонаселения. Всем нужно угодить и понравиться. Быть между и между.

Когда Медведев спрашивал о свободе на телевидении, мне кажется, он говорил и о себе тоже. Это был вопрос о представлении свободы, а не о том, почему ее нет. Если честно, то и особенного запроса на эту свободу не существует. Не нужна она в абсолюте, поскольку каждый имеет о ней собственное представление. Свобода не думать о завтра резко отличается от свободы сказать все, что думаешь о сегодня. С этим тоже приходится считаться.

Президент много говорит о том, что, в его же представлении, невозможно сегодня. Складывается ощущение, что он за рулем автомобиля, в котором нет двигателя. Поедем, говорит Медведев, непременно поедем! Только вот подтолкнем чуть в гору, а дальше машина поедет сама...