На мой взгляд, это была очень демократическая процедура, не чета нынешним выборам. И, разумеется, как и положено при демократической процедуре, были голоса за и были против, что абсолютно нормально. Всего в референдуме приняло участие 148 млн 574 тыс. 606 человек, или 80 процентов от числа граждан, имеющих право голоса. Ваш покорный слуга и, как я уже сказал, все, кого я знал лично, оказались в числе абсолютного большинства — 113 млн 512 тыс. 812 человек, или 76,4 процента от принявших участие в голосовании, — которые высказались за СССР. Против проголосовали 32 млн 303 тыс. 977 человек, или 21,7 процента. Имели право — на то и демократия.
Да, к тому времени в стране сложилась такая демократия, которая уже явно перестала нравиться «демократам» («демократия должна быть для только демократов», как говорила госпожа Новодворская) — ведь в то время в СССР можно было уже все, о чем так якобы страдали «демократы»: можно было избирать и быть избранным, делать свой бизнес (и не только мелкий), можно было ездить за границу, читать что хочешь, писать чего хочешь, смотреть все что хочешь, вести себя почти что как хочешь. Можно было даже то, чего категорически нельзя ни в одном приличном обществе. И много, ой как много можно было из того, что уже нельзя сейчас.
Почему бы «реформаторам» не остановиться тогда, когда, в общем-то, рычаги управления еще были полностью централизованы, а проблемы, стоящие перед обществом (большая часть из которых, например дефицит, были создана искусственно), — абсолютно решаемы? Но в том-то и дело, что аппетит приходит во время еды, и тогдашней новоявленной «элите», сегодня успешно встроившейся в вертикаль власти — фарцовщикам, уголовникам и быстро перестроившимся начальникам — было уже мало. Они, как звери, отведавшие крови, почувствовали, что у них появляется уникальный шанс, выпадающий не во всякое столетие, — распилить целую Державу, присвоить то, что создавалось напряжением всех сил целого народа — и какого народа! И заставить то, что принадлежало всему народу, работало на весь народ и даже хватало нашим странам-союзникам, работать только на себя. Этот «распил» продолжается и по сей день.
Помните, как они издевались над нами, что мы хотим «взять и все поделить»? А разве все отнять и загрести под одно седалище лучше? Да еще отнять у слабых, беззащитных. Отнять то, что было построено таким трудом, построено действительно всеми и для всех.
Как-то несколько лет назад в одной из статей я спрашивал: много ли у вас в квартире товаров нашего, отечественного производства? Или еще конкретнее — вспомните хоть один высокотехнологичный товар российского производства, появившийся за последние двадцать лет и получивший признание у потребителей. Теперь этот вопрос еще более актуален, только можно спросить: а много ли у вас в квартире товаров, не произведенных в Китае? А теперь еще и во Вьетнаме, кстати сказать.
Вот, например, я сейчас печатаю этот текст на компьютере одной очень известной марки (не буду называть, а то в рекламе заподозрят), которая до недавнего времени принадлежала США, а теперь куплена Китаем, да не просто, а со всем производством и главное — с инженерной, технологической и научной базой.
Приведу мягкий пример — из области спорта. Когда биатлонист промахивается, он вынужден бежать лишний круг. Вот и нарезаем мы двадцать лет эти бесконечные круги, в то время как другие идут вперед.
Но, честно говоря, я не ставлю сейчас своей целью анализ последующего двадцатилетия. Это огромная тема, а двадцать лет — психологическая цифра. Пора, как говорится, отчет держать. Что было в эти двадцать лет (двадцать лет — ведь это целая жизнь!), мы видели. И, на мой взгляд, это уже нисколько не напоминало демократию, а было причудливой смесью большой трагедии, фильмов-катастроф и комедии абсурда.
Недавно, перечитывая одну из моих любимых книг, я был прямо поражен точности оценок автора (прошу прощения за длинную цитату): «У них нет закона. У них нет собственного наречия; они пользуются украденными словами, которые подслушивают, когда подглядывают за нами, прячась в ветвях. У них не наши обычаи. Они живут без вожаков. У них нет памяти. Они хвастаются, болтают, уверяют, будто они великий народ, готовый совершать великие дела в джунглях, но падает орех — им делается смешно, и они все забывают… Они злы, грязны, не имеют стыда, и если у них есть какое-нибудь определенное желание, то именно стремление, чтобы в джунглях заметили их…
При виде больного волка, раненого тигра или медведя они сходят на землю, мучат их ради забавы… Они воют, выкрикивают бессмысленные песни, приглашают Народ Джунглей взобраться к ним и вступить с ними в бой; или без всякого повода затевают между собой ожесточенные драки и бросают своих мертвых туда, где население зарослей может увидать эти трупы. Они все собираются избрать себе вожака, составить собственные законы, придумать собственные обычаи, но никогда не выполняют задуманного, потому что их памяти не хватает до следующего дня…
Они часто садились кружками, чесались, отыскивая блох, и притворялись людьми. Они пили в водоемах, мутили воду и дрались из-за этого, но сейчас же все неслись куда-нибудь толпой, крича: «В джунглях нет никого такого умного, ловкого, сильного и благородного народа, как мы!»
«Мы велики. Мы свободны. Мы изумительны. Мы самое изумительное племя во всех джунглях, — кричали они. — Это правда, мы все так говорим!»
Уверен, кто-то подумал, что это какое-то исследование политической и культурной «элиты» России после 1991 года, но это не совсем так.
Это Редьярд Киплинг в «Книге Джунглей» описывает бандар-логов.