В этом году Владимир Путин не посетит авиасалон МАКС. Впервые с 1999 года, со времени своего фактического прихода к власти. Он ездил туда каждый раз (МАКС проводится по нечетным годам) — будучи премьером, президентом, опять премьером. Запрокидывал голову в черных очках, смотрел в небо на пируэты «Стрижей» и «Русских витязей», был очень мужественен и романтичен. МАКС являлся одним из любимых путинских мужских аттракционов, наряду с катанием на подлодках, рыбалкой, байкерами и всем таким прочим. А сейчас вот не поедет президент на МАКС, Дмитрий Анатольевич будет отдуваться за оргвопросы и государственнический пафос.
Говорят, что Путин не поедет из-за того, что авиационная промышленность не может гарантировать, что на выставке будут представлены реально новые и реально крутые разработки. Как будто на прошлых МАКСах эти разработки были — не секрет, что российский авиапром уже несколько лет продолжает до изнеможения модернизировать советские модели, а самолет пятого поколения уже превратился в долгострой.
Есть ощущение, что Путин не поедет на МАКС не из-за наличия или отсутствия разработок, а потому что неинтересно ему уже все это. «Неинтересно» — это вообще ключевое слово применительно к Путину последних двух лет. И ему неинтересно, и, следовательно, нам тоже он перестает быть интересен — перестает бесить, перестает вызывать оторопь, не заставляет уже больше как-либо реагировать на свои слова и поступки. Вот когда Владимир Владимирович нырял за амфорами, еще была в нем какая-то специфическая, чисто путинская жизнь, а вот уже со щукой, Медведевым и Шойгу — как-то не так, дежурненько как-то. Президент словно отдаляется от нас, от мира, Интерес тут остался уже один: а что, собственно, произошло с ним, с Путиным?
Что-то случилось то ли во время «Болотных — Сахарова», то ли сразу после. Точно не до — во время сентябрьской рокировки Владимир Владимирович сиял. Как медный пятак. Но вот потом надломилось что-то.
Самое простое — объяснить все в духе «шеф заболел», принять как символ веры пошатнувшееся физическое здоровье.
Дело, конечно, в здоровье. Но не в физическом.
Давайте повспоминаем. Вот Путин реагирует во время «прямых линий» на только что грянувшую первую Болотную. Он явно растерян, раздосадован, но в нем есть злость — одно из несомненных проявлений жизни. Шуточки про бандерлогов и презервативы — проявление злости, проявление реакции на вызов, признак того, что Путин жив.
Потом он приходит в себя, мобилизуется, гарцует с микрофоном перед толпой в «Лужниках», читает стишки из школьной программы про «умрем под Москвой». В Интернете появляются издевательские демотиваторы с его фотографиями — желваки, напряженные челюсти, и подпись: «Четкий през, не фраер какой-нибудь». Смех смехом, но для целевой аудитории Путин в тот момент действительно четок.
Дальше март, «великая победа», слезы, высший эмоциональный накал (ну правда, без шуток). А потом все! Пустота...
Вроде и стерхи все те же, и щуки, и батискафы — все как встарь. Но не то все уже, не то… Самое искреннее путинское за последнее время — это та самая прогулка в одиночку в Питере. Вот здесь я не вижу постановочности, театральности. Здесь все было, мне кажется, всерьез. Это искренний порыв. И это простая и понятная иллюстрация к нашей сегодняшней теме.
На самом деле я примерно представляю, что с ним произошло. Возможно, не комильфо сравнивать себя с Путиным, но тем не менее. Мне пришлось пройти через похожую жизненную штуку. Период абсолютной мобилизации и концентрации воли, когда каждая секунда несет угрозу и ты проплываешь по темным водам через точку надира. У меня это был период тюрьмы, у Путина — период «борьбы с революцией». У Путина ситуация была даже круче, потому что к тюрьме-то я был в целом готов, а Путин к Болотной не был готов ни разу. Тем больше усилий ему пришлось прилагать, чтобы отмобилизоваться.
А потом, когда надир преодолен и ты выходишь из кризиса победителем, случается самое страшное. В период кризиса веришь и знаешь, что после победы мир будет совсем иным, куда ярче и восторженней все будет, матрица бытия изменится, сами атомы в молекулах как-то по-новому будут сцепляться. Вот мне как-то так казалось, когда я выходил из ворот Бутырки, и партийные пацаны хлопали по плечу, и девушки поливали шампанским.
Я уж не знаю, что там в голове у Путина творилось мартовским вечером, когда перед ним поставили свезенную из регионов толпу и он расплакался, но наверняка он думал, что совсем уж по-иному все будет у него с Россией. Как именно должно быть по-иному, почему должно вдруг все быть по-иному — невозможно объяснить, это мир эмоцио, а не рацио.
И когда становится понятно, что мир остался прежним, и интриги все те же, и мелкая суета все та же, и люди как были несовершенными, так и остались, и появляются новые какие-то неудачи, наступает обратка. Сюда же плюсуется то, что твоя психика, утомленная долгим пребыванием в мобилизационном режиме, требует сна, гибернации. Перманентная усталость становится фоном твоей жизни.
Но у простых людей есть возможность отлежаться несколько лет, зализать раны, перенастроиться по-новому, накопить сил. У меня процесс восстановления занял, наверное, года два.
У Путина возможности зализать раны нет — отпуск в Сочи проблему не решает. Усталость и раздражение будут накапливаться. А до конца президентского срока еще далековато.
Материал подготовили: Роман Попков, Александр Газов