Дело ЮКОСа

Вадим Клювгант, адвокат Михаила Ходорковского

• В высоком качестве (50,22 Мб)
• В низком качестве (23,78 Мб)

Сегодня более чем за год длящегося процесса в Хамовническом суде зашел наконец разговор о нефти. До сих пор про нее только читали, но мало кто понимал — за исключением нескольких человек, — что такое нефть, как она выглядит и что из себя представляет. Начиная давать показания, Михаил Ходорковский попросил нас, защитников, сделать так, чтобы все присутствующие в зале — участники процесса и зрители — могли наглядно увидеть и понять, в чем предмет этого дела.

В большой банке — там, где моя левая рука, — скважинная жидкость. Хотя наши оппоненты утверждают, что это придумал Ходорковский, чтобы не платить налоги. На самом деле это то, что из недр земли добывают нефтяные компании. Здесь есть нефть, этот небольшой слой. Это еще не чистая нефть. В ней содержатся примеси, которые нужно от нее отделить. Но и другие составляющие этой скважинной жидкости очень хорошо видны. Это осадок, это другие посторонние примеси и это вода — основное содержание. Собственно нефти — если считать, что это нефть, которую можно продать, — визуально, сколько здесь? Пятая часть? Не знаю, сколько здесь.

В этой банке, которая поменьше, — товарная нефть. Таковой она становится после технологического цикла, которой называется «подготовка». Вот эта жидкость проходит определенные технологические операции, для того чтобы быть очищенной от воды и других примесей и соответствовать по своему содержанию, по своим качествам государственному стандарту. Именно эта нефть товарная является предметом сделок купли-продажи. Это мы пытались сегодня объяснить, но, к сожалению, суд нас не поддержал под предлогом того, что это опасно. Потому что это горючее вещество и так далее.

Мне в жизни приходилось работать в нефтяных компаниях. Я видел, в том числе, как горит нефть. Конечно, не дай Бог никому быть там рядом. Но это невозможно, чтобы находящаяся в банке жидкость, эта смесь, воспламенилась самопроизвольно. Если ее специально для этого не поджигать и не стремиться к тому, чтобы был нефтяной пожар. Поэтому на самом деле риска никакого создано не было. Но если уже произошло, значит, произошло.

Что мы хотели? Мы хотели, во-первых, чтобы суд — прежде всего суд, которому предстоит принимать по делу решение, — увидел, что существует скважинная жидкость. А это совсем не то, что товарная нефть. И в чем заключается разница, которая сейчас наглядно видна.

Кроме того, что есть скважинная жидкость и есть нефть, и как они происходят, еще есть право собственности, которое по договору передается от продавца или от поставщика к покупателю или получателю, покупателю по договору. Как мы с вами прекрасно понимаем, право собственности — юридическая категория, субстанция. Этой ложкой невозможно эту юридическую субстанцию достать из банки и перелить в другую банку. Это предмет документооборота, прав.

Вот, например, сегодня мы моделировали в процессе ситуацию, когда Михаил Ходорковский обратился ко мне и говорит, что, будучи, например, не моим защитником, а владельцем, собственником нефти, которая в этой банке, вы согласны мне продать эту нефть, чтобы я стал ее собственником. А я вам плачу вексель. Вот он написан. Вексель. Здесь подпись Ходорковского. И написано: «Плачу предъявителю всего один рубль». Подпись: «Ходорковский, Москва, 06.04.2010 года». Покупатель согласен оплатить вексель. Хочет стать собственником, то есть приобрести право собственности на нефть. Продавец тоже с этим согласен. Но при этом нефть как была в банке, так она в этой банке и остается. Она никуда из нее, как мы видим, не делась от того, что собственник поменялся.

Так происходит и на рынке. Одна и та же нефть становится собственностью по цепочке многих и многих собственников. То есть одна торговая компания может ее перепродать другой, другая — третьей. Или это биржевые сделки, или это сделки по прямым договорам. Но пока нефть своим чередом где-то находится или течет по трубопроводу в адрес конечного получателя — например, нефтеперерабатывающего завода, — ее собственники могут несколько раз меняться, находясь очень далеко от этого трубопровода. Может быть, на другом конце земли вообще. Потому что центр нефтяной торговли — это Нью-Йорк, Женева, теперь Москва тоже, Сингапур и так далее. А труба может идти, например, из Нефтеюганска в Ханты-Мансийском автономном округе на восток — скажем, в Восточную Сибирь. Или идти на запад к нефтепроводу «Дружба» или к морскому терминалу «Новороссийск». Это все трубопроводная система «Транснефти».

Поэтому второе, что мы хотели после показа всем наглядного различия, — это говорить о способе якобы хищения нефти, который предъявлен в качестве обвинения Ходорковскому и Лебедеву.

В обвинении написано, что нефть похищалась путем заключения сделок или под видом заключения сделок. В данном случае это не имеет значения. И еще есть такой замечательный способ в обвинении, как путем постановки на баланс. Фиктивно или не фиктивно — опять же, не важно. От одной компании к другой передача на баланс.

Что такое баланс? Баланс — это документ. Там есть строчка или нет строчки — это отдельный разговор. Но с помощью этой ложки, как при заключении договора, ничего не происходит, нефть не переливается в другую банку, а это все оборот бумаг. Других способов хищения нефти и других действий по похищению нефти, кроме этих сделок, договоров и передачи на баланс, в обвинении никаких не указано.

Поэтому ходатайство, которое было заявлено после просьбы просто увидеть, было провести следственный эксперимент. Смысл которого состоял бы в том, чтобы сторона обвинения попробовала воспроизвести в действительности, в реалии тот способ хищения, который она указала в обвинении.

Вот нефть в этой банке. Хищение возможно только тогда, когда предмет хищения изымается и похититель им завладевает каким-то способом. Но в данном случает речь идет о жидкости. Значит, ее нужно перелить или вычерпать, или что-то еще сделать фактическое. Поэтому мы предложили суду провести следственный эксперимент (суд такое право имеет), в ходе которого был бы воспроизведен в реальности способ, которым, по мнению обвинения, эта нефть была изъята. Как вот из этой банки изъять нефть и ею завладеть путем заключения договора? Путем передачи на баланс от одного какого-то собственника другому собственнику? Поскольку мы — не только Михаил Ходорковский, но и мы, его защитники, не как юристы, а просто как люди, которые живут на свете и имеют жизненный опыт, помимо профессионального, — понять этого не в состоянии.

Может быть, это они как-то понимают. Так пусть тогда они бы и показали, что они имели в виду, когда это писали.

Суд ответил нам, что он не имеет возможности воспроизвести обстановку, указанную в обвинении, чтобы провести такой следственный эксперимент. Но проблема-то в том, что в этом обвинении не описана никакая обстановка. Ни время, ни место, ни дата, когда. Вот это все и есть обстановка. Кто куда пришел, кто что взял, кто какой вагон подогнал. Не вагон, а трубу. Это все вместе и есть обстановка. Она не описана в обвинении. Поэтому о чем сказал суд, что он не может воссоздать в зале судебного разбирательства, мы так тоже не поняли.

Печально, но тем не менее мы полагаем, что эта демонстрация, которая не имела под собой тайных целей, кроме тех, о которых я рассказал, — что она все-таки помогла даже суду. Хоть он, в общем, негативно отнесся к нашим действиям под предлогом того, что якобы это опасно.

Мы не хотим никаких рисков, и себе в том числе. Мы тоже все были в этом зале. И наши подзащитные, кстати, в наиболее уязвимом положении, потому что они в запертом пространстве внутри этого зала. Они даже сами его покинуть не могут, даже если бы захотели. Поэтому мы никаких рисков ни для кого не создавали. И они не могли быть созданы. И не были созданы. Тем не менее мы считаем, что эта наглядность помогла понять.

Теперь пусть ответят. Прокуроры уже отказались отвечать что-либо по этому поводу — комментировать, разъяснять. Но суду придется. Он ведь обязан обосновать любой свой вывод. Мы пытались ему помочь. А также мы пытались помочь всем людям, которым это было интересно.

Сегодня было очень много людей. Мы пытались им помочь. Потому что люди мучаются — и мы постоянно с этим сталкиваемся — вопросами (в том числе на сайте «Особая буква»), в чем существо обвинения. И люди пытаются найти какой-то здравый смысл. Думают, может, они написали коряво, а на самом деле они что-то конкретно материальное имели в виду. Вот мы это и показали, что не надо искать в этом какой-то здравый смысл. В силу той простой причины, что его там изначально не было и нет.

Сегодня Михаил Ходорковский начал давать показания. И его первая вводная часть сегодня прозвучала. Завтра эта вводная часть продолжится. Она посвящена тому, чтобы вначале в виде краткого резюме сказать основные положения своей позиции, которые впоследствии он будет детализировать и подробно рассказывать, ссылаясь на документы, на факты, которые ему известны. Но сначала он хочет сказать суду, и всем участникам процесса, и всем слушателям и зрителям, о чем его показания.

Эта вводная часть завтра продолжится. А потом будут последовательно другие части. Это будет профессиональный рассказ, который не может быть быстрым в силу того, что речь идет о деятельности огромной компании в течение — если брать по датам, указанным в обвинении, — практически семи-восьми лет. И мы будем об этом рассказывать, информировать и посетителей сайта «Особая буква», и всех остальных, кому это интересно. И кто к нам обращается, и даже не обращается.