С момента фактического краха «Другой России», с тех пор как отгремели последние марши несогласных, главный фронт в войне между гражданским обществом и Системой пролегает в Хамовническом суде, в зале №7. Для меня это неоспоримый факт, увы.
«Увы» — потому, что за последние несколько лет гражданскому обществу не удалось открыть иной фронт, который был бы столь же опасен. Для власти битва с Ходорковским принципиальна и судьбоносна. Власть может идти на различные уступки обществу. Можно иногда разрешать митинги, можно отозвать бульдозеры из «Речника», можно даже изредка побаловать оппозицию участием в выборах. Но допустить выхода Ходорковского на свободу никак нельзя. Потому что освобождение Ходорковского неизбежно станет началом конца путинской политической системы. И «лицам, принимающим решения» это прекрасно известно.
Так же неоспоримым фактом является то, что главный интеллектуальный «штаб» гражданского общества находится не в склочной оппозиционной блогосфере и не на скандальных политсоветах, а в камере Ходорковского, в спецблоке «Матросской тишины». И Михаилу Ходорковскому в этом «штабе» приходится выполнять функции и аналитика, и идеолога, и пропагандиста.
Пока на воле оппозиционеры с маниакальный увлеченностью громят собственные политические структуры, разоблачают, исключают, захватывают несуществующие командные высоты в полуживых организациях, Ходорковский держит свой участок фронта. Он держит его уже шесть с половиной лет. Спокойно и уверенно. Хотя один Бог знает, какой ценой это дается, из какого сверхпрочного металла должна быть выкована воля этого человека.
Не так много людей могут себе четко представить, что это такое. Каково это — шесть с половиной лет на нарах, в ШИЗО, в бараках и на этапах. Что такое держать голодовку в тюрьме. Что такое проснуться ночью с лицом, распоротым заточкой подосланного мерзавца. Что такое жить в ледяном чреве Системы, которая тебя боится и ненавидит, которая делает все, чтобы ты остался там навсегда.
Михаил Ходорковский и Платон Лебедев — заключенные с 2003 года. Многие мои товарищи-нацболы за это время успели сесть, отбыть срок и освободиться. Некоторые даже успели еще раз сесть и еще раз освободиться. Мне приходилось видеть людей, которые и за три года заключения превращались в физические и духовные руины, их рассудок умирал и нервы выгорали.
Ходорковский, несмотря ни на что, тверд и спокоен: с усмешкой громит бездарно и бессовестно состряпанное обвинение в суде, пишет революционные по идеологической новизне, снайперски точные тексты, обращение к которым могло бы стать политическим спасением для российских демократов.
Посетив несколько последних заседаний в Хамовниках, я вспомнил свое тюремное прошлое.
Ездить из тюрьмы в суд, доложу вам, дело очень тяжелое. Подъем в пять-шесть утра, несколько часов на «сборном отделении» либо в боксе-«стакане» в ожидании машины. Поездка в железной коробке автозака, затем тесное конвойное помещение в здании суда. После судебного заседания все то же самое в обратной последовательности: конвойка, автозак, пробки, бокс.
Приходится проводить долгие часы в крошечных клетушках, стоя или сидя на узкой лавке. В камеру попадаешь поздно вечером. Даже бывалые зэки после судебного выезда сутки лежат пластом на «шконке». У Михаила Ходорковского и Платона Лебедева судебные выезды зачастую случаются по нескольку дней подряд.
Несмотря на очевидный драматизм происходящего в зале №7, присутствие на этих заседаниях заряжает пришедшего на процесс энергией. Полезно понаблюдать злобу и истеричность «голубых мундиров», полковников и полковниц, которые путаются в шпаргалках, шипят и дергаются. И нужно видеть, как возвышаются над всем этим двое политзаключенных, в клетке-аквариуме, окруженные автоматчиками. Куда более сильные и свободные, чем их тюремщики.
Приходите в Хамовнический суд. Берите у политзаключенных уроки мужества.