«Когда эта практика будет понятной, правильной и основанной на законе, то неадекватные решения судов будут выбиваться из нее и вызывать необходимую редакцию органов судейского сообщества... Об этом стоит подумать и поговорить», — говорит наш министр Коновалов. И венчает это размышлением о неком «высшем судебном присутствии», об ответственности судьи, в том числе связанной с утратой занимаемой должности.
Вы согласны? Согласны с тем, что есть неправовые решения и эта проблема важна? С тем, что надо отстранять за такие дела от судебной должности нечистых на руку судей? С необходимостью единообразия в практике судов вы же согласны? И я согласен. Тогда почему мне так не нравится то, что говорит Коновалов?
А потому мне это не нравится, что Коновалов говорит точно так же, как говорят многие наши министры и исполнительные чиновники. Так, как говорят даже Путин с Медведевым. Они бичуют и обличают, но я честно не понимаю, к кому они при этом обращаются. И чего хотят от нас, сообщая нам все это.
Такие слова к лицу… да вот хотя бы мне! Или вам. Мы в лучшем случае сторонние наблюдатели за правовым безобразием, а в худшем случае — его «потребители». Это мы можем себе позволить говорить общо. Исходя из того, что и так всем известно. Известно, скажем, что у нас много неправосудных приговоров, много купленных судей и ангажированных решений. Мы можем привести и конкретные примеры. А можем не приводить — потому что эти парадигмы превратились практически в аксиомы. Вот я могу сказать: в России нет честного и независимого суда. И от меня более ничего не требуется. А вот когда в завуалированной форме об этом говорит министр юстиции, то от него требуется миллион подробностей.
Например, непонятно: почему министр юстиции говорит нам про существенные изъяны в судебной системе и при этом сам продолжает оставаться министром? Непонятно: что делалось им прежде для того, чтобы данных «отдельных недостатков» не было? И не привели ли его собственные слова и решения к тому, что такая искаженная система сложилась? Почему о некоем высшем присутствии говорят «давно», но оно до сих пор не реализовано? Что мешает-то? И если мешает что-то помимо Коновалова, так, может, сказать и об этом?
Опять же, смотрите: мы знаем об отсутствии единообразия и стабильности в судах, как ни крути, понаслышке. Но знает об этом, как видим, и министр. Откуда? Как эти слухи доносятся до него? Он что, на кухне, или в курилке, или на шашлыках с товарищами говорит, мол, в «судах-то беспредел какой»? Мол, «судьи-то творят чего!». «А вот товарища моего засудили внаглую!» Ну, я не знаю, в каких конкретно выражениях, но как-то мы делимся своим мнением по таким вопросам. Матерком приправляем, насылаем громы на власть.
А министр юстиции-то как это делает? В каких выражениях и с кем обсуждает? Ему, стало быть, известны какие-то точные данные, реальные неправовые решения, да еще в немалом количестве? Не по газетам же он узнает о том, что происходит в российской юстиции? И про неадекватные решения, которые будут выбиваться из общей картины, когда жизнь в судах наладится. То есть сейчас такие решения из общей картины не выбиваются? Потому что общая картина вся такая гнилая, что ли?
Вы поймите правильно. Я не придираюсь. Не ловлю Александра Коновалова на слове. Мне искренне непонятны некоторые вещи. И за язык министра тянул не я. Просто он довольно давно уже министром работает. И получается, что на своем посту он либо оказался не в состоянии противостоять безобразиям, либо потворствовал им. Оба варианта для него не очень хороши, не находите?
Но раз уж он остается министром и раз уж он несколько витиевато, но признает наличие больших судейских проблем, то пускай пойдет и дальше. Например, расскажет нам о своем плане действий. Или хотя бы расскажет о нем в кругах правительства и судейского мира — но так, чтобы и мы точно знали, что план у Коновалова есть. И пускай не то чтобы даст честное слово и назовет конкретный срок, но наметит хоть какой-то обозримый рубеж, к которому произойдут материальные зримые перемены в деятельности судов.
Иначе он будет похож на доктора, который качает головой у постели тяжелобольного человека и констатирует: больной-то тяжело болен. Но при этом не хочет поставить точного диагноза и назначить точного лечения. Лишь качает и качает головой, призывая родных больного в свидетели.
Материал подготовили: Антон Орех, Александр Газов