История капитализма

Михаил ХАЗИН,

макроэкономист

КАК ГЕРЦОГИ СТАЛИ ФИНАНСИСТАМИ

КАК ГЕРЦОГИ СТАЛИ ФИНАНСИСТАМИ
История становления капитализма — постепенный отказ от всех моральных запретов.
7 июня 2010
На Западе нет морали. Зато есть свобода — право любого человека на выбор базовой ценностной системы — и политкорректность — запрет общества анализировать нравственные принципы любого субъекта. При этом идеи наживы и прибыли возводятся в абсолют. Отсюда и получается, что убийство американца на улицах Нью-Йорка — это преступление, а гибель жителя Багдада от пули солдата США — уже нет.

Михаил Хазин продолжает рассказ об истории зарождения капитализма и становлении нынешней экономической модели, начатый им в материале «Сегодня мы живем, как в IV веке».

Михаил Хазин, история становления капитализма, ч. 1

Михаил Хазин, история становления капитализма, ч. 1

Существует много конспирологических версий. Давайте рассмотрим их с точки зрения здравого смысла. Есть два герцогства, или два государства. Они регулярно друг на друга ходят войной — и не просто потому, что так принято. Сначала выигрывает одно государство, потом — другое: туда-сюда, туда-сюда. И вдруг неожиданно одно из них обнаружило, что если взять у ростовщика денег в долг, то на эти деньги можно нанять швейцарских наемников и победить почти автоматом, потому что армия увеличивается почти в три раза.

Тогда армии были маленькие. Знаменитая битва, в которой был убит Ричард III, который попросил «полцарства за коня», — четыре тысячи участвовало с двух сторон. Это же несерьезно. А тут ты нанял шесть тысяч наемников и победил.

А дальше ты разграбил проигравшего и, соответственно, вернул все деньги. И еще тебе осталось. Соответственно, другое государство, как только обнаружило, что противник взял кредиты и нанял наемников, тоже берет кредит и нанимает наемников.

Беда только в одном — вернуть сразу два кредита невозможно. Потому что один проиграет. Хорошо, если у вас расточительский кредит 300 процентов. Кредит дал один и тот же человек. И тем, и другим. Тогда, что бы ни случилось, он остается в выигрыше. А если кредит 100–150 процентов и доли равные, то кто-то проигрывает. В результате у вас начинается система постоянного роста кредитования. Как только у вас складывается эта ситуация, вам нужно интенсифицировать экономическое развитие, чтобы эти кредиты возвращать.

Дальше все пошло и поехало. Я не буду впадать в детали. Это долго.

У вас произошел слом. А моральные запреты были сняты в какой-то момент. Вначале потому, что кредиты брали руководители — графы, герцоги, короли. Они говорили: «Нам можно. Всем нельзя, а нам можно». Потом постепенно стали брать все.

А дальше стала меняться мораль.

Михаил Хазин, история становления капитализма, ч. 2

Михаил Хазин, история становления капитализма, ч. 2

В чем специфика современной модели? В том, что она требует постоянного расширения, постоянного увеличения количества потребителей. И при этом она построена на наживе. Примат — в прибыли как высшей ценности.

Я уже рассказывал о том, что отличие западного глобального проекта от «красного», от христианского, от исламского и от буддистского (хотя буддистский формально не является библейским) в том, что там есть ценности базовые — заповеди. И эти заповеди не являются абсолютными. Мы можем себе представить ситуацию, при которой человек совершает убийство и его оправдывают. Хотя, например, в православной традиции священника, совершившего убийство — даже нечаянно, — лишают сана. Потому что не может быть человек, совершивший убийство, священником.

Есть замечательный анекдот про Моисея, который на горе Синай разговаривает с Богом. А его ждет внизу племя. Проходит две недели. Моисей спускается с горы, и евреи ему говорят: «Ну?!» Моисей говорит: «Ну что, ребята — мы договорились. У меня есть для вас две новости: одна хорошая, другая плохая. С какой начнем?» «Конечно, с хорошей», — говорят евреи. «Мы договорились всего на 10». Евреи говорят: «Ну, Моисей, молодец. Хороший переговорщик. Сделал большую работу. А какая плохая новость?» Он говорит: «Ребята, должен вас расстроить — прелюбодеяние осталось».

Надо совершенно четко понимать, что мораль — внутреннее осознание человека: что такое хорошо, а что такое плохо. Он может нарушать некоторые заповеди, но при этом он понимает, что это не самый хороший поступок.

А в западном проекте нет морали. Там есть свобода — право любого человека на выбор базовой ценностной системы. Там есть политкорректность — запрет общества анализировать ценностную базу любого субъекта. Если, соответственно, у тебя трое или пятеро несовершеннолетних детей, а твой сосед объявляет, что он требует отмены запрета на педофилию, ты не можешь ничего с ним сделать до тех пор, пока он не нарушит закон формально. И там вместо морали — закон.

А дальше замечательная история: убийство американского гражданина на улицах Нью-Йорка — преступление, а убийство иракского гражданина на улицах Ирака не преступление по американскому законодательству. И значит, морали нет — можно убивать.

И мы видим историю с Blackwater, которая веером стреляет из автоматов по иракским гражданам. Мы видим сброс бомбы на мирных жителей.

В этом смысле меня поражают люди, которые изображают из себя защитников прав человека. И что-то демонстрируют. Защищают права геев и лесбиянок в Москве. Защищают еще что-то. Я пару раз встречался с такими персонажами. Я им вопрос задаю: «Ребята, когда вы провели последнюю демонстрацию в защиту прав пакистанских крестьян, на которых американцы сбрасывают бомбы и убивают сотнями и тысячами?» И они говорят: «А какие крестьяне? Ничего не знаем». И я говорю: «Вы не защитники прав человека. Вы — пиарщики на крови». Тут они начинают орать, визжать, брызгать слюной. Но от этого факта никуда не денешься.

Еще один пример — ураган «Катрина». Что такое закон? Это не только Уголовный кодекс — это полицейские, тюрьма, суд и все остальное. Судебные адвокаты, обвинители. А если этого всего нет и морального запрета на убийства и грабежи нет, то что получается? Получается то, что получилось в Новом Орлеане во время урагана «Катрина».

Шли по улицам люди, убивали всех, кто встречался на пути. И грабили все, что только можно, не останавливаясь ни перед чем. То же самое происходило на трибунах стадиона, где народу сказали, чтобы он спасался. Нет ни полицейских, ни суда, ни тюрьмы. А что? Я захотел его мобильный телефон. Мне он понравился. Я его взял. Он стал сопротивляться, и я его ударил бейсбольной битой по голове. Что я такого сделал? Это же свобода. Я стал сильнее. Так что же ему мешало тренироваться и стать сильнее?

Еще раз повторю: морали нет.

Михаил Хазин, история становления капитализма, ч. 3

Михаил Хазин, история становления капитализма, ч. 3

«Западный проект» и «красный проект» появились одновременно в конце XVIII века. Практически одновременно с возникновением современного капитализма. И логика в нем понятная. Поскольку капитализм сам по себе нарушает один из базовых запретов, то в этой ситуации нужно было понимать, что когда вы нарушаете ценностный принцип, то нельзя в нем одну несущую колону или стену вытащить, чтобы все остальное осталось одинаково цельным. Поэтому возникшая в XV, XVI, XVII веках идеология — ценностная база капитализма — оказалась скособоченной. Что-то осталось, а что-то выкинули.

Дальше были две линии. Одна — вернуться обратно, но при этом сохранить ценности научно-технического прогресса — то есть быстрого развития. И это был «красный проект». Он говорил: «Ликвидируем частную собственность, которая является основой эксплуатации и нарушений, и вернем все базовые принципы». Альтернативный «западный проект»: «Уж коль мы отменили один принцип, то отменим и все остальные».