Угольная отрасль

Иван Махначук, итоги расследования причин аварии на шахте «Распадская», ч. 1

• В высоком качестве (26,02 Мб)
• В низком качестве (12,43 Мб)

На данный момент прошло более четырех месяцев со времени взрыва на шахте «Распадская». Этот взрыв потряс всю общественность России и наших зарубежных коллег. Потому что никто не ожидал, что на лучшей шахте России может произойти такая катастрофа.

Действительно, шахта лучшая. Потому что за последние, наверное, десять лет прибыль, которую зарабатывал коллектив, в основном вкладывалась в развитие техники и новых технологий, нового оборудования: очистного, карьерных линий, подготовительного, в том числе оборудования по обеспечению безопасности и контролю над атмосферой, над производственными процессами. И шахта наращивала объемы добычи. Мы практически вышли на 11 млн тонн добычи угля в год. Тем более что шахта добывала тот уголь, который крайне необходим на внутреннем рынке для производства металла и который пользуется достаточно большим спросом у наших партнеров за рубежом.

Поэтому взрыв на шахте, который привел к потере достаточно большого объема угля, безусловно, сказался и на внутреннем, и на зарубежном рынках. И на металлургической отрасли в плане производства металла.

Причины, которые привели к аварии, на сегодняшний день не до конца понятны. Идет расследование — работает государственная комиссия, работает комиссия Генпрокуратуры, работает комиссия Следственного комитета при прокуратуре. Идут опросы, освидетельствования. Но, к сожалению, эксперты и люди, которые занимаются этим в комиссии, еще не достигли вопроса об эпицентре взрыва. Ведь через некоторое время после первого взрыва произошел еще и второй взрыв практически в том же самом месте.

Что стало причиной первого взрыва? Я могу предположить, что это был выброс, поскольку пласты, которые разрабатывает шахта «Распадская», опасны по выбросам угля, по зонам газа метана.

Чтобы было понятно нашим зрителям и слушателям, я хочу сказать, что я 12 лет проработал в шахте под землей, на проходке механиком. Я знаю, что такое шахты. Я знаю, что такое особо опасные условия, не понаслышке. Приходилось работать на глубине 720 метров под землей, тоже в шахте второй категории. У меня достаточно опыта, есть образование. Надеюсь, что могу рассуждать на эту тему, тем более что я уже свыше 12 лет являюсь председателем профсоюза угольщиков России. До этого я был заместителем председателя, и мне приходилось бывать на разных авариях, на взрывах, на выбросах. И, к несчастью, приходилось участвовать в траурных мероприятиях и в комиссиях по расследованию причин. Думаю, что я имею право на свое личное мнение по этому поводу.

Так вот, я думаю, что первичная причина — это выброс газа метана, который в принципе определить достаточно сложно. Но чтобы понятнее было нашим зрителям, объясню. Вы берете сыр и его режете. В сыре есть некие полости, отверстия, которые там образуются в результате производства сыра. Вот угольный пласт — это большой кусок сыра. И в этих отверстиях скапливается газ метан. Причем у нас метан добывается из угля — это производная угля.

Угля без метана не бывает. Он есть всегда — либо в больших концентрациях, либо в меньших. А поскольку пласт находится глубоко под землей, то метан в полостях находится в сжатом состоянии под большим давлением. Приближаясь к полости, вы ослабляете противодействие находящегося там «баллона». При достижении определенной точки мощность пласта уже не позволяет удерживать давление, и происходит выброс метана и угольной массы в сторону забоя, где работают люди. Как правило, выброс происходит на очень большой скорости, с очень большой силой. И датчики не успевают зафиксировать этот момент, это мгновение.

До взрыва на «Распадской» все датчики, вся аппаратура показывали нормальное состояние в пределах допустимой нормы, и ничего не предвещало такого случая. Когда произошел выброс, взрыв метана, безусловно, угольная пыль была поднята, перешла во взвешенное состояние. Менее чем через четыре часа произошел второй взрыв.

В случае первого взрыва еще можно говорить о каком-то человеческом факторе, что где-то что-то нарушено... Потому что у шахтеров как бывает? Если есть метан, найдется искра, и взрыв неминуем. Но второй взрыв произошел уже тогда, когда там не было людей и не должно было быть искры. Но тем не менее взрыв произошел.

Можно предположить, что после первого взрыва было некое возгорание и достаточно высокая температура. Может, произошел повторный выброс метана, что вполне возможно. Либо на протяжении четырех часов в связи с разрушением вентиляционных установок набралось некое количество метана, который взорвался. При концентрации выше 4,5 процента (практически до 12 процентов) метан взрывается и даже может самовзорваться при определенных обстоятельствах.

Поэтому говорить о том, что комиссия, которая сегодня работает, установит истинную причину взрыва, я думаю, сложно. Другое дело, что необходимо говорить об ответственности руководителей, прежде всего технических работ, за то, что произошло, и за гибель людей, которая произошла. Потому что на данный момент в шахте находятся тела 23 человек, которых еще не достали, которые находятся на взорванном участке.

Для того чтобы погасить огонь и предотвратить дальнейшее развитие аварии, этот участок был затоплен. Туда было залито более 2 млн кубометров воды, которая, по нашим предположениям, на сегодняшний день затушила пожар. Сегодня идет откачка воды, и мы надеемся, что где-то к середине сентября вода будет откачена полностью и бойцы военизированных горноспасательных частей смогут туда проникнуть.

Мы надеемся достать наших товарищей, предать их тела земле, как положено по нашим обычаям. И посмотреть на то, что там осталось после этих взрывов. И, возможно, по косвенным данным мы сможем как-то определить истинную причину этого взрыва.

Иван Махначук, итоги расследования причин аварии на шахте «Распадская», ч. 2

• В высоком качестве (26,42 Мб)
• В низком качестве (12,58 Мб)

Почему я говорю об ответственности технических работников? Потому что все мероприятия по безопасности труда шахтера, позволяющие предотвратить эти последствия, в принципе известны. Когда я был студентом в 70-е годы, у нас был преподаватель по горному делу, который говорил: «Толстая книга по безопасности красного цвета потому, что она написана кровью не одного поколения шахтеров. Для того чтобы не было аварий (а вы инженеры, технические работники, будете руководителями), вы должны очень хорошо знать, очень строго соблюдать все. Потому что соблюдение — это жизнь и безопасность людей».

Я хочу сказать, что в этих правилах и инструкциях, нормативных документах все случаи прописаны — в том числе и как работать на особо опасных по выбросам газа метана постах. Есть такая технология, как предварительное снятие напряжения с постов, пробуривание скважин, гидровзрывы, бурение скважин с поверхности и извлечение газов — того же метана, о котором я говорил. Есть выработанное пространство, чтобы не допускать концентрации метана при взрывах.

И самое страшное, что наши основные горные выработки на старых действующих шахтах, которые были построены в советский период, не рассчитаны на очень большой объем угля — тот, что позволяет добывать современная техника. Если раньше максимальный расчет выработок составлял не более 3 тыс. тонн добычи угля в сутки, то сегодня добывают по 5, 10, иногда по 15 тыс. тонн угля в сутки. И, безусловно, такой объем добычи угля ведет к образованию большого количества пыли, а сечение горных выработок не позволяет проветривать помещение в достаточном объеме.

У нас есть технологии борьбы с пылью, и прежде всего это орошение. Делаются определенные дуги, производится орошение и уборка угольной пыли, что обязательно по правилам безопасности.

Я смею утверждать, что в данном случае наверняка был нарушен так называемый пылегазовый режим. Угольная пыль не убиралась в необходимом объеме, не было орошения, и поскольку пыль была сухая, то после первого взрыва она была переведена во взвешенное состояние, как это бывает, когда на дороге за колесами пыль висит в воздухе. И после первого взрыва произошло то же самое. Пыль висела в воздухе. А угольная пыль имеет свойство во взвешенном состоянии детонировать и взрываться. И после первого взрыва она висела на протяжении всей выработки и вентиляционных сооружений, в том числе и вентиляционного ствола, который у них там 30 с лишним метров…

Когда произошел второй взрыв, эта угольная пыль детонировала. И она прошла по выработкам, примерно как выстрел из ружья по стволу. И второй взрыв выбросил вентиляционную установку. Взрыв был такой мощности, что очень массивное железобетонное сооружение вентиляционной установки разлетелось на радиус до 300 метров. 300 метров, чтобы было понятно, — это три длины футбольного поля в одну сторону, три длины в другую. Вот такой мощный взрыв был. В результате была разрушена вентиляционная установка.

Сейчас ведутся работы по восстановлению вентиляционной установки, но поскольку на шахте были разные горизонты — допустим, четвертый, третий, второй, первый, — там преимущественно нижние затопы. Верхние горизонты остались более или менее целыми.

Сегодня восстановительные работы идут на пластах, по которым мы предполагаем, что к концу года начнется добыча угля. Шахта потихоньку начнет выходить на нормальный режим работы. Потому что там достаточно большие и очень качественные запасы угля.

Уголь сегодня востребован, и самое главное — он востребован как на внутреннем, так и на зарубежном рынках. Поэтому перспективы у шахты есть.

Мы считаем, что сегодня в первую очередь необходимо расследовать причины и последствия аварии, для того чтобы избежать возможного ее повторения на других предприятиях угольной отрасли, не только на «Распадской». Потому что «Распадская» показала саму систему отношения к безопасности на всех предприятиях угольной отрасли. После «Распадской» силами комитета при прокуратуре была проведена проверка почти всех шахт Российской Федерации. Отношение к безопасности, к оснащению шахтеров необходимым оборудованием для обеспечения безопасности находится на недостаточно хорошем уровне.

Есть система. Есть средства защиты, но в недостаточном количестве и не в том качестве, которого требует современная добыча угля, и те объемы, которые необходимы сегодня и экономике, и народному хозяйству, и рынку в целом.

Поэтому наша задача сегодня — обратить внимание на это в первую очередь.

И, безусловно, как это ни прискорбно, должны быть выявлены виновные люди. Они должны понести наказание, чтобы впредь было неповадно другим, чтобы впредь другие руководители предприятий и собственных компаний ставили во главу угла не добычу угля любыми путями и в любых объемах, а прежде всего обеспечение безопасности, соблюдение технологий.

Там, где порядок, — там дисциплина и там уголь будет. А когда мы видим, мягко говоря, не совсем адекватное отношение к безопасности, то рано или поздно это приводит к авариям, а аварии — они достаточно затратны. Потому что шахта — это дорогое удовольствие. Это большие деньги. И те затраты, которые требуются на ликвидацию последствий аварии… По предварительным оценкам, восстановление шахты «Распадская» потребует порядка 11 млрд рублей. Я думаю, что гораздо больше будет. Всегда чуть-чуть недосчитывают, а потом получается больше и приходится больше тратить.

Так вот, если посчитать, то это почти в два раза больше, чем было потрачено за прошлый год на обеспечение безопасности во всей угольной отрасли России. Если бы эти 12 миллиардов вложили в безопасность — прежде всего в соблюдение технологий пылегазового режима, орошение, защиту от возможных взрывов, от метана, — то, наверное, не было бы этих затрат, не было бы человеческих жертв. И всем было бы гораздо лучше.