Отсутствие следов пыток на теле Развозжаева не свидетельствует об отсутствии самих пыток

Комментирует Анна Каретникова,

правозащитник

Оппозицию переводят на усиленное пытание

Оппозицию переводят на усиленное пытание
Пытки — это не всегда дыба, кнут и иголки под ногтями. Есть куда более изощренные приемы «форсированного допроса». Человека можно бить, чтобы не оставалось следов. Но даже бить не обязательно.
24 октября 2012
Благодаря усилиям членов Общественной наблюдательной комиссии, сумевших добиться встречи с Леонидом Развозжаевым в лефортовском СИЗО, ситуация с задержанием оппозиционера прояснилась. От этой ясности мороз по коже, но любая ясность лучше, чем ее отсутствие.

 

Из рассказа Леонида Развозжаева, опубликованного в издании New Times: «…Это был какой-то полуразрушенный частный дом. На руки мне надели наручники, скрепили их цепью с наручниками, которые надели на ноги. У меня под брюками была одета пижама (в Киеве было довольно холодно), и поэтому наручники одетые на брюки, а не на голое тело, не оставили следов на ногах. Также нет следов наручников и на руках. Я сидел в таком положении трое суток. Все допросы проходили в подвале. Я был в маске, в шапке без прорезей и мои похитители тоже были в масках. Мне кажется, что у меня даже было две маски тоненькая и толстая. Вот так я и сидел в скованном положении. Они говорили мне: если ты не ответишь на наши вопросы, то твои дети будут убиты. Основная цель — я должен был дать показания. Первые сутки они делали акцент на том, что я нахожусь на Украине и обо мне никто не узнает. Они говорили, что меня нет в правовом поле и со мной может произойти все, что угодно. Мне говорили: «либо ты говоришь что-то интересное, либо не говоришь и тогда тебя уже нет. Мы знаем, что твоей дочке 8 лет, а сыну уже 16 лет и он на митинг ходил, мы знаем, где работает твоя жена, так что думай…» 

Итак, Леонид Развозжаев — один из фигурантов «дела о подготовке массовых беспорядков» — подтвердил членам ОНК, что его действительно пытали. И оснований не верить ему — нет. Отсутствие следов пыток на теле арестованного не свидетельствует об отсутствии самих пыток.

В массовом сознании пытки до сих пор ассоциируются непременно с процедурами в застенках инквизиции и кабинетах гестапо: «испанским сапожком», иголками под ногти, кнутом, дыбой и тому подобными вещами.

Конечно, кровавые приемы мясника весьма эффективны в деле выбивания признаний, тем более что следователи инквизиции и гитлеровских спецслужб даже теоретически не могли опасаться внимания гражданского общества по причине полного отсутствия такового. Но на сегодняшний день выработаны приемы «форсированного допроса» не менее эффективные, чем дыба и кнут. И ни малейших следов на теле задержанного.

Почему важно, чтобы не было следов?

Дело в том, что пытки и иное давление на человека силовики оказывают именно в первые часы задержания, когда важно выбить из него максимальный объем компрометирующей информации на себя самого и на соратников: дело только формируется, нарабатывается материал для официального предъявления обвинений и выхода в суд на избрание меры пресечения.

Вместе с тем уже в ближайшее время силовикам придется переместить задержанного в СИЗО. Одно из пока еще обратно не отвоеванных государством завоеваний последних лет — это то, что следственные изоляторы являются не самым удобным местом для пыток, особенно в Москве и особенно в случае резонансных уголовных дел. Да, конечно, встречаются совершенно дикие исключения в виде Иркутского централа с его пресс-хатами. Но в Москве такого уже нет — или пока нет. Да, по просьбе следователя даже в московском СИЗО сотрудники ФСИН могут создать для заключенного тяжелые или даже невыносимые условия содержания (случай Сергея Магнитского). Но прийти в тюрьму и бить заключенного или связать его и держать связанным несколько суток — такое пока провернуть в Лефортово или на «Бутырке» невозможно.

Невозможно также сдать задержанного в СИЗО в виде груды окровавленного мяса — медчасть изолятора просто не примет такого «новичка». Поэтому нужно быстро, до тюрьмы, и по возможности без синяков и крови выбить все, что нужно, из несчастного. Пусть потом отказывается от признаний и первых показаний, пусть кричит про пытки, про подсадного адвоката. Главное уже достигнуто: обвинение предъявлено, мера пресечения избрана, показания на находящихся еще на свободе граждан имеются. А дошивать и причесывать дело следствие будет уже потом.

Вернемся к конкретным, «бескровным» методам воздействия на пленника. О том, как работали с Развозжаевым, он уже рассказал. Есть такие, кто не считает пытками нахождение связанным в подвале без еды, сна и хождения в туалет, угрозы «сывороткой правды» и убийством семьи?

Имеются и другие примеры «бескровных» пыток.

Так, нацболов, задержанных за акцию против монетизации льгот в Минздраве (2004 год), били в Тверском ОВД сотрудники ФСБ и УБОП — выводили из камеры-«обезьянника» по одному в кабинет, лупили по ушам и затылку, угрожали посадить в камеру с заключенными нетрадиционной сексуальной ориентации. Требовали рассказать о подготовке акции, дать показания на руководство партии. Когда активисты решили не выходить из камеры и сцепились локтями друг с другом, один из оперативников обрызгал их газом из баллончика. Люди несколько часов просидели в «обезьяннике», вцепившись друг в друга, с платками и футболками на лице, чтобы не задохнуться.

После другой акции в том же 2004 году один из задержанных нацболов несколько часов (!) простоял в кабинете ОВД на четвереньках, а офицеры рассказывали, что с ним будет, если он не подпишет бумагу о сотрудничестве…

Если вышеприведенные случаи не пытки, то что такое пытки?

Комментирует Анна Каретникова, правозащитник

К Развозжаеву пытки, оставляющие следы, не применялись. Но есть много таких, после которых на теле человека не остается ни синяков, ни кровоподтеков. К примеру, пытки током, здесь возможны лишь незначительные ожоги в месте присоединения проводов к телу человека. Или надевание на голову «противогаза» — полиэтиленового пакета — и удушение. А такие пытки, по имеющимся у меня данным, достаточно распространены. И не только в проблемном регионе, на Северном Кавказе, но и в Москве.

Многие другие люди, проходящие по резонансным делам, которых мы посещали в следственных изоляторах, на пытки жаловались. Применялись они в их отношении в машинах оперативников, специальных помещениях МВД сразу после задержания, чтобы получить хоть какие-то показания. После этого человек передается следователю уже «готовеньким» — то есть в чем-то признавшимся. Затем, как правило, уже не бьют и не пытают. Были, однако, и несколько жалоб на то, что применялись подобные методы уже и самим следователем или он при данных действиях присутствовал. То есть спустя несколько дней после задержания. Но подобное встречается редко.

Вообще граждане, проходящие по резонансным делам, защищены в этом отношении немножко лучше. Внимание к их судьбе средств массовой информации, правозащитников, общественности заставляет власти действовать более аккуратно. Опять же, бывают исключения. Так, по некоторым подобным делам, где обвиняемыми выступали националисты, они жаловались на пытки.

Что касается Развозжаева, которого мы посещали в СИЗО и получили возможность пообщаться, то к нему, я считаю, пытки применялись. Ведь приковывание наручниками рук к ногам, оставление в такой позе на многие часы — это уже пыточное состояние. Кроме того, имели место угрозы ввести ему «сыворотку правды», убить его самого и членов его семьи, что тоже может быть отнесено к пыткам, экстремальному психологическому давлению. Человек действительно находился между «небом и землей», никто не знал о его местоположении, с ним можно было делать все что угодно.

Если здесь мы имеем дело с заказным процессом, а так считать есть все основания, то дело будет фальсифицироваться, а его первые показания, где он оговаривает не только себя, но и других людей, будут положены в основу обвинительных приговоров. На дальнейшие же его протесты, отказ от признания суд внимания не обратит.

 

Материал подготовили: Роман Попков, Александр Газов