Ходорковского арестовали 25 октября 2003 года. Я хорошо помню этот день — нас, полтора десятка нацболов, именно в этот день этапировали из Литвы в Россию. В Литве мы просидели 40 суток за акцию против введения визового режима для транзитных пассажиров, следующих из «большой России» в Калининград.
Люди, занявшиеся политикой лишь недавно — «неофиты протеста», как сейчас говорят, — наверняка знают, что тогда, в октябре 2003-го, было совсем другое время, но вряд ли на уровне ощущений и повседневных ситуаций они могут понять, насколько оно было другое.
Мы ехали из Литвы в Россию через Белоруссию, и белорусские власти на всякий пожарный посадили к нам в поезд целый взвод местного ОМОНа. Нацболы курили в тамбуре с лукашенковскими омоновцами, и бравые ребята в опрятной форме говорили нам: «А че, молодцы вы, все правильно делаете. Эти литовцы всегда против славян мутят, оппозицию нашу спонсируют, натовские подстилки». Нацболы наслаждались почтением крепышей в лихих беретах, дружелюбно говорили, что «ваш Лукашенко крутой, а наш Путин — не пойми что». Дышали полной грудью уходящей эпохой 90-х, не зная, что уже через год Россия Владимира Путина будет арестовывать их десятками, российский ОМОН будет прыгать в ботинках по ребрам задержанных активистов в своих автобусах, игнорируя заслуги НБП в борьбе за «русское жизненное пространство».
И уж тем более мало кто из куривших тогда с белорусскими милиционерами в тамбуре мог знать, что через девять лет оппозиционеры поедут в «Лефортово» за сотрудничество с грузинским империализмом, а Путин все же станет в определенном смысле так же крут, как и Лукашенко. И эта крутость конвертируется в долгие тюремные ночи, в том числе и для них — для куривших в тамбуре.
Когда мы пересекли границу, бравые бойцы высадились. Россия встретила нас двумя мятыми ментами, которые, зайдя в вагон, тут же легли спать. Мы, нацболы, были неинтересны российскому государству в то ранее утро 25 октября 2003 года. Российское государство готовилось к другой спецоперации: спецназ мерз в новосибирском аэропорту Толмачево, готовясь арестовать Михаила Ходорковского.
По приезду среди бурного праздника в штабе НБП на Фрунзенской один из нацболов, залезших в Интернет, грустно хмыкнул: «Ходорковского арестовали». В то время мы уже достаточно сильно не любили условных «ментов», чтобы радоваться их успехам, но и никакой холодок в душу не закрался. Ну арестовали. Ну да.
Проницательный Олег Кашин в тот день разразился постом в «ЖЖ» об аресте Ходорковского. Суть поста сводилась к тому, что любая сила, являющаяся альтернативной фашистскому государству, есть благо для свободного человека, так как самим фактом своего существования она сдерживает это государство, отвлекает его громящий огонь на себя. Защищает нас, чтобы мы могли просто быть.
Но в ту эпоху «ЖЖ» был экзотикой, а самого Кашина нацболы еще не знали и за его высказываниями не следили — знакомство с этим сотрудником ИД «Коммерсант» произошло несколькими месяцами позже и в условиях уже немного иной политической реальности.
Лично мне, партийному юнцу, открыл глаза на значимость ареста Ходорковского Эдуард Лимонов. Тот самый, который сейчас пишет про «буржуазных лидеров» и про «отнять и поделить». Вечером того же, 25-го числа мы с группой руководителей НБП сидели у Лимонова на кухне в его съемной квартире в каком-то из Сыромятнических переулков. Обсуждали нашу акцию, грядущие партийные дела, назначали меня замом комиссара московского отделения НБП.
Лимонов подчеркнуто заострялся на аресте МБХ. Веселый и злой подтянутый старик, сам лишь четыре месяца как освободившийся, вышагивал по кухне, как по тюремной камере. Трескучим своим голосом говорил:
— Ну-ка ты, Ходорковского закрыли! Государство оху...ло, у нас теперь и бедным быть плохо, и богатым быть тоже плохо. Жадное, трусливое и завистливое гэбистское офицерье, мать его так! Оно всех хочет задавить, все в бетон закатать. Интересное время идет.
И развивал свою парадоксальную мысль о тотальном «закатывании в бетон» и интересном времени:
— Сейчас весь бизнес, все люди, которые чего-то добились за эти годы, у которых все хотят отнять,— они к вам, нацболам, побегут с тарелочкой с голубой каемочкой, бодрить вас в борьбе. Ибо невозможно уже жить в стране — дышать нечем…
Потом мы еще долго говорили о стратегии и тактике, о том, что наша недавняя триумфальная акция — последняя из акций в «защиту русского жизненного пространства в бывших советских республиках». Ведь глупо лезть с флагами и мегафонами куда-то за границу, когда здесь, дома, русское жизненное пространство и вообще любое жизненное пространство сжимается и истончается. А следовательно, теперь нужно бороться здесь. И на той кухне в Сыромятническом холодном темном переулке кристаллизовалось ощущение новой эпохи.
И трагедия человека, в тот момент летевшего под конвоем спецбортом в ночи в объятия московских централов, была вестником этой новой эпохи.
За девять лет произошли тонны событий. Большая часть этих событий — все новые точки наступления политического ледника на то самое жизненное пространство. Льда все больше, жизненного пространства все меньше.
Модно рассуждать на тему: с чего все началось? Вот по ощущениям ветерана началось все как раз в то время, холодными ночами октября 2003 года. Как и предсказывал малоизвестный в ту пору Кашин и подобный аятолле в ту пору Лимонов, расправившись с альтернативными центрами силы либо запугав их примером Ходорковского, власть двинулась всей своей машиной на нас.
В течение нескольких последующих лет десять моих бригадиров московского отделения НБП оказались в тюрьме.
Были 40 нацболов, арестованных за акцию в Администрации президента.
Был нацбол Иван Ракитин, которого под пытками заставили оговорить товарищей и который выпрыгнул из окна многоэтажки потом.
Были Анна Политковская, убитая в подъезде из пистолета, и Юрий Червочкин, убитый бейсбольными битами недалеко от подъезда.
Были Василий Алексанян, агонизировавший в камере, и Сергей Магнитский, умерший то ли в камере, то ли прямо в «стакане» тюремного изолятора.
Был Антон Стародымов, которого убило зверье. И Олег Кашин, которого зверье едва не убило, но оторвало ему палец железным прутом.
И множество разгромленных журналистских редакций.
И множество разгромленных оппозиционных партий.
И многие десятки лет тюрьмы, в общей сложности выписанные всем недовольным и буйным.
И сотни километров прогулок по тюремным дворикам.
И Развозжаев.
И Надя Толокно.
И исковерканное законодательство.
И погибшая республика.
И восторжествовавшая монархия.
А взлетная (вернее, посадочная) полоса для всего этого процесса была там — в аэропорту Толмачево, девять лет назад. Когда в России впервые по приказу с самого верха арестовали человека просто потому, что там, наверху, завидовали его таланту и богатству, боялись этого таланта и этого богатства.
В чем нынешний колумнист «Известий» Лимонов был неправ — так это по части тарелок с голубой каемочкой. Никаких очередей в штаб нацболов, разумеется, не выстроилось. Бизнесу прочно заткнула рот краснокаменская варежка.
Ну да бог с ними, с тарелочками. Девять лет мы боролись без них, какую бы там анимацию ни рисовало НТВ. Будем бороться дальше!
Люди лежат в могилах.
Люди сидят в тюрьмах.
Мы обязаны бороться дальше.
Ради них.
Свободу Михаилу Ходорковскому! Свободу всем политзаключенным!
Материал подготовили: Роман Попков, Александр Газов