В августе я следил за происходящим в «Хамсуде» с трепетом. Вслед за массовым гражданским подвигом «Болотной — Сахарова» русская жизнь демонстрировала нам подвиг личный: Толоконникова в клетке, еретичка-проповедница, чье последнее слово разбирали на цитаты. Девушка, карабкавшаяся по забору турецкого посольства, — за ней лез неуклюжий, как тевтонский рыцарь, боец Второго оперативного полка. Гарри Каспаров, яростный, скрученный тем же Вторым оперативным полком. Акция прямого действия на козырьке здания напротив суда.
Это было уже после того, как площади утихли после маршей, но уже во время реакционной обратки власти — во время обысков, арестов. И казалось, что в сгущающихся сумерках именно право личности на восстание, личный подвиг не дадут тьме сомкнуться. Да, площади малолюдны, площади стали невнятны, их голос стал тих и бестолков. Но есть герои, и они будут говорить вместо недолговечных площадей. Не последние вчерашние, но первые завтрашние. Надежда (как символично, что именно так зовут Толоконникову) на восстание личности в эпоху поражения масс — это древняя штука, и мы вот тоже надеялись. «Ульрика Майнхоф смотрит, как ветер колышет занавеску» — это как раз оттуда, из того тяжелого лета. Желание, которое мы рассматривали как предчувствие.
Казалось бы, что может разрушить мифологию Pussy Riot после «Хамсуда»? Ведь действительно был средневековый процесс, и не только по внешней фактуре, — он по энергетике, по эстетике, по архетипам был средневековым.
Но за три месяца самими участниками процесса было сделано то, что не по силам было ни Аркадию Мамонтову, ни НТВ, ни олигофренам — «православным активистам» и сонму «мурзилок».
В августе ассоциативный ряд при словосочетании Pussy Riot: светящиеся глаза Толокна, уличные бои в Ростовском переулке, пена у рта мракобесов, дым файеров.
В ноябре ассоциативный ряд при словосочетании Pussy Riot: «Фейгин не отдает ключи от квартиры», «пустые листы подписывала», «а она сама вышла по договоренности с ментами, чтобы опорочить адвокатов», «а Верзилов нас даже не представляет», и так далее, и тому подобное. Килограммы склок, монологов, истеричных твиттов и писем.
Хотите знать, как не должен вести себя гражданский активист, чего он не должен говорить? Почитайте интервью Екатерины Самуцевич на «Ленте.Ru».
Хотите понять, как не должен себя вести адвокат, взявшийся за общественно значимое дело? Пробегитесь по лентам «Твиттера» Волковой, Фейгина и Полозова.
Мне всегда казалось, что активист, начавший настоящую, а не по субботам, борьбу с системой, не принадлежит более самому себе. Это очень волнительное чувство: когда холод браслетов касается запястий и крепкие мужи ограждают тебя от повседневности своими штатскими торсами. Понимаешь, что все, баста: ты сделал, что мог в том мире, оставшимся надолго за спинами крепких штатских. И отныне единственный твой вклад в общее дело: хранить святость сделанного тобой. Остаться достойным того, что ты сделал. Потому что твое деяние не принадлежит тебе, оно теперь достояние тех, кто смотрит на тебя поверх штатских плеч. Оно помогает им, оставшимся на воле. А им сейчас тяжелее.
Будь сдержан в моторике и аскетичен в словах. Будь проповедником не только на последнем слове, но и после: в письмах на волю, и по выходу на волю, если уж свезет выйти. Ты принадлежишь тысячам пар глаз, которые смотрят на тебя, вдохновляются тобой. Сам по себе ты не важен, твой образ важен, твоя история важна. Хочешь быть важен сам по себе — ходи на Болотную и не лезь на солею. Замахнулся на оскверненные святыни — сам будь святыней.
Прилюдные разборки с адвокатами, которые «не так защищали, не то говорили, ходили на свиданку всего на пять минут», — это не просто низкий жанр, это унтерменьшизм на фоне взятых на себя исторических обязательств. И не надо говорить, что мы не хотели этих исторических обязательств, а всего лишь влезли на солею — это смешно.
И Самуцевич выглядит ужасно в этих новых сумрачных ноябрьских спорах, и троица адвокатов выглядит ужасно.
Господа адвокаты, зачем вам дались эти регистрации брендов, эти авторские права? Да пусть снимут хоть тысячу фильмов, из которых пятьсот будут порнографическими — это что, важно для нашего общего дела? Это важно для мифа Pussy Riot? Взявшись противостоять порнофильмам с участием балаклав, вы сами делаете худший порнофильм про «пусек». Пусть бы продавали трусы модели Pussy Riot — один черт то грязное белье, которым вы машете перед нашим носом — куда отвратительнее.
Госпожа Самуцевич, Вы понимаете, что все ваши интервью — это ад? Вы понимаете, что ваши ключи, паспорт, подписи на листочках не следовало выносить в паблик? Что вы своими руками, точнее языком, уничтожаете Pussy Riot?
Нацболов судили многократно. И по одному, и по несколько человек, и по несколько десятков за раз. Не все нацболы были сильными людьми. Я знаком с высказываниями тех, кто ныне себя к нацболам причисляет: мол, Pussy Riot — это «ссыкушки», а вот мы были все крепкими и подлинными.
Это высказывание — ложь. Среди нацболов были и стукачи, и предатели. Множество их было. Но те, кто не ссучился, понимали: работай на историю — на свою личную, на партийную, на национальную.
Оставшийся несломленным нацбол знал:с ним лично ничего плохого в принципе не может произойти в тюрьме. Плохой, нерасторопный адвокат — неважно. Не принесли пару месяцев передачи — неважно. Прессуют опера — перестою, пересилю пресс. Если совсем уж допекли нерадивые товарищи отсутствием поддержки: выйду и разберусь сам с этим. Без привлечения «Твиттера» и Азара.
К одной из моих знакомых нацболок, отсидевшей несколько лет в шестом централе Москвы, адвокат приходил едва ли не раз в квартал и беседовал даже не о «ситуации в России», а о ремонте своей квартиры. Вы где-нибудь слышали стенания этой нацболки по поводу плохого адвоката?
Во время одного из массовых процессов по делу нацболов между двумя фракциями адвокатов шла настоящая война из-за линии защиты. Это был громкий процесс, «процесс 39-ти». Про него писали. А писал кто-то про войну между этими фракциями? Знал кто-то об этом?
Поведение троицы адвокатов по «делу Pussy Riot», может быть, и продиктованное благими намерениями, но неуклюжее, бездарное, в пропагандистском плане безмерно вредное.
Поведение Екатерины Самуцевич — это поведение обиженной, переполненной импульсами, личными скорбями девочки. Это недостойное поведение, я как бывший политзаключенный говорю. Я сам ждал в камере адвокатов неделями, и имею право на критику Самуцевич. Поведение, недостойное Pussy Riot, недостойное нашей веры в Pussy Riot.
Ключи и паспорт. Авторские права и коммерческое название. Верзилов. Радостные вопли разномастных «мурзилок» — от Шевченко до Савенко… Ульрика Майнхоф уткнулась в занавеску и горько плачет. В ее прошлой жизни не было споров по поводу паспорта и ключей.
Впрочем, верю, Надежда Толоконникова и Мария Алехина ухитрятся не замазаться в нечистотах и приободрят после освобождения ту девушку возле занавески.
Материал подготовили: Роман Попков, Александр Газов