«Аптечный стрелок» Виноградов и социальная эпидемия агрессии

Алексей БАРАНОВСКИЙ,

координатор правозащитного центра «Русский вердикт»

Vinogradoff riot: уроки трагедии

Vinogradoff riot: уроки трагедии
Несмотря на шесть смертей, все самое скверное в истории Дмитрия Виноградова еще может быть впереди. Без анализа природы социальных эпидемий агрессии, механизмов их распространения, причин снятия внутренних тормозов «аптечная бойня» может повториться.
12 февраля 2013
На прошлой неделе «аптечному стрелку» Дмитрию Виноградову продлили сроки содержания под стражей до апреля. Также было объявлено, что «согласно заключению комиссии экспертов, в момент совершения инкриминируемых Виноградову деяний он страдал психическим расстройством, которое ограничивало его способность в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими, однако этот факт не исключает вменяемости обвиняемого», — это цитата с сайта управления Следственного комитета по Москве. В переводе на русский язык это означает примерно следующее: в принципе вменяемый, но в момент совершения преступления не очень. Такой диагноз государственных психиатров еще больше запутывает и без того странную и трагическую историю. Попробуем в ней разобраться. Но не в тонкостях государственной психиатрической экспертизы и возможных юридических последствиях, а в причинах произошедшего, что куда важнее.

Про аптечную бойню в Москве, которую 7 ноября прошлого года учинил молодой юрист Дмитрий Виноградов, высказались очень многие и в довольно предсказуемом ключе: «Психопат!», «Запретить гражданское оружие!», «Шерше ля фам!» и прочие банальности. Трагедия никого не оставила равнодушным, но мало кто попытался разобраться в глубинных причинах произошедшего, а главное — предложить обоснованные и действенные рецепты (а не как обычно и по любому поводу — «запретить» и «ужесточить»), что нужно сделать обществу и государству, чтобы если не предотвратить, то хотя бы минимизировать возможности повторения подобных драм впредь.

Дмитрий Кириллов, журналист: «Опять мы берем с Запада всяческую гадость — теперь аптечных стрелков, — а не понимание простой истины, что свобода начинается с возможности защитить себя. Это как раз и роднит нашего Виноградова с их Брейвиком: в обоих случаях жертвы были безоружны». (ДАЛЕЕ)

Несмотря на шесть смертей, все самое скверное в «эксцессе Виноградова» еще может быть впереди. Будет ужасно, если Vinogradoff riot породит эпидемию аналогичных молодежных «риотов» против человечества, как в свое время расстрел проблемными и психически неустойчивыми старшеклассниками сверстников в школе «Колумбайн» в Колорадо породил целую генерацию подражателей, совершивших и совершающих до сих пор массовые расстрелы в учебных заведениях по всем США. Из Северной Америки эта смертельная волна давно перекинулась и на другие континенты, и вот докатилась до России.

Без анализа природы социальных эпидемий, механизмов их распространения, причин снятия внутренних тормозов и запретов «аптечная бойня» будет не только не расследована, но и может повториться. Потому что первоосновы социальной агрессии, накапливающейся в современном российском обществе (тут и жуткое имущественное расслоение, и межнациональная напряженность, и чиновничий беспредел, и отсутствие социальных лифтов), никуда не делись, а клапанов выпуска пара на котле, в котором постоянно только и делают, что «закручивают гайки», не предусмотрено…

Для начала нужно четко понимать, что тот Виноградов, который стрелял из «Бенелли» и «Вепря» по-македонски с двух рук, и тот Виноградов, которого теперь водят под усиленным конвоем в зал суда, — это два разных человека. Тот человек, который теперь говорит, что ему самому было бы интересно узнать результаты его психиатрического обследования, «чтобы понять, что со мной», и который говорит, что сейчас не согласен с тем своим манифестом, а написанное им самим ранее «это ерунда какая-то», — этот человек уже абсолютно не интересен для исследования. Интересен тот Виноградов, который «до».

«Разрушение культурных нормативов ведет к дезориентации людей в том, что допустимо, а что нет. И по отношению к чужой, и к своей жизни. Мир утратил свою безусловность, а смысл существования стал столь призрачным, что само существование разбилось на отдельные эпизоды, полнота существования вместилась в отдельный эпизод, — поясняет военный психолог Олег Бахтияров. — Когда Виноградов готовил свое деяние, он же понимал, что на этом его привычная жизнь заканчивается. Значит, сама идентичность его как конкретного Виноградова не распространяется дальше учиненного им события. Страдать на пожизненном заключении будет уже другой Виноградов, не имеющий отношения к теперешнему. В Америке такие эксцессы происходят по той же схеме: своя жизнь измеряется эпизодом реализации сильной потребности, все остальное — за пределами эпизода — случится уже с «другим». Эту важную закономерность следовало бы внимательно обдумать тем, кто считает универсальным решением по любому поводу — ужесточить законодательство, усилить ответственность и так далее. Мало кто думает (особенно в молодом возрасте) о том, что будет потом, важно сделать то, что считаешь нужным и важным сейчас, и не имеет никакого значения санкция, прописанная за тот или иной поступок в Уголовном кодексе.

Так вот тот, первоначальный Виноградов, устремленный «реализацией сильной потребности», совершенно явно рассчитывал именно на порождение эпидемии уничтожения «человеческого компоста» — для этого он и писал свой манифест, для этого и делал «вкусную» для телевизионщиков «картинку» (жилет-разгрузка, два ствола, романтическая история неразделенной любви). Да, я утверждаю, что романтическая любовная история — это не причина произошедшего, а обертка, в которую Виноградов завернул истинные причины своих действий, для того чтобы журналисты с огромным удовольствием заглотили его кровавую конфетку. Женщина, возможно, лишь последняя капля, переполнившая стакан терпения, но далеко не первопричина произошедшего.

Идейные установки Виноградова — уничтожение человечества — могли бы начать реализовываться, а его самопожертвование имело бы смысл, только если бы его выступление породило бы подражателей, продолжающих его дело. В этом смысле Виноградов и Брейвик действительно едины: они четко рассчитали реакцию СМИ на выбранную ими кровавую форму деяния — масс-медиа мгновенно растиражировали во всех подробностях мотивы их преступлений, и они оба рассчитывали на появление подражателей, которых породят усилия этих самых СМИ.

На этом, впрочем, сходство Виноградова с Брейвиком и заканчивается. И дело даже не в том, что Брейвик не говорит, что ему было бы интересно узнать, что с ним, с Брейвиком, происходит. Брейвик сделал, что хотел, убежденно, и не сомневается в необходимости своего поступка. В этом смысле идеологически Виноградов скорее анти-Брейвик. «Брейвик убивал во имя «своего» — своего консерватизма, своей культуры, с позиций «свой» против «чужого» (мультикультурализма, исламизации и так далее), а Виноградов — ненавидя всех, убивая «своих» и себя с позиций «чужого», — указывает Олег Бахтияров.

Все комментаторы «бунта Виноградова» в своих оценках его действий исходят из постулата, что «эксцесс Виноградова» — это из ряда вон выходящее событие. Данное суждение вытекает из доминирующего в современном обществе гуманистического представления об изначально доброй природе человека. Однако это то самое желаемое, выдаваемое за действительное. Изначальная природа человека греховна, и странно, что подобные расстрелы не происходят каждый день из-за сложившейся системы общественных отношений (не побоюсь этого слова — капиталистической системы, когда человек человеку волк).

Гуманистические «эксперты» в связи с «делом Виноградова» наперебой предлагают запретить гражданское оружие, обязать работодателей выявлять психопатов еще при поступлении на работу, а однофамилец «аптечного стрелка» психиатр Михаил Виноградов даже предложил вернуть «карательную психиатрию по советскому образцу».

Даже не говоря о том, что нашему государству вверять в руки такой инструмент, как карательная психиатрия, нельзя, поскольку покарают таким способом в основном участников протестных акций и оппозиционеров всех мастей, отмечу, что в любом случае все эти предложения по борьбе со следствиями (а не причинами произошедшего) ничего не дадут. В крайнем случае это приведет лишь к изменению внешней формы трагедий, подобно трагедии Виноградова, но подобные кровавые драмы будут повторятся вновь и вновь, потому что их причины никуда не уйдут.

Вчера напряжение в обществе выплескивалось в убийствах с особой жестокостью по мотивам национальной ненависти, позавчера были распространены серийные маньяки-женоненавистники, сегодня кругом педофилы, и вот даже начались массовые расстрелы в общественных местах. Человеческая агрессия произрастает из изначально греховной природы человека и усугубляется многочисленными социальными противоречиями и проблемами. От реакционных, рефлексирующих действий государства и общества (ужесточить наказание, провести показательный процесс, что-нибудь еще запретить) человеческая агрессия и порождаемые ее трагедии никуда не уходят — они лишь меняют формы и находят все новые и новые каналы выхода наружу.

В этих своих утверждениях я опираюсь на научные взгляды австрийского физиолога и психолога, нобелевского лауреата Конрада Лоренца. Лоренц один из основоположников этологии — науки о поведении животных. Один из объектов его научного интереса — человеческая агрессивность. В своих научных трудах Лоренц проводит очень интересные аналогии между поведением различных видов позвоночных животных и человека, в результате чего приходит к выводу, что агрессивность является врожденным, инстинктивно обусловленным свойством всех высших животных, — и доказывает это на множестве примеров (смотри книгу «Агрессия. Так называемое «зло» К.Лоренца).

Если говорить сухим энциклопедическим языком «Википедии», «Лоренц, проанализировав поведение многих видов животных, подтвердил вывод Фрейда, что агрессия не является лишь реакцией на внешние раздражители. Если убрать эти раздражители, то агрессивность будет накапливаться, а пороговое значение запускающего раздражения может снизиться вплоть до нуля. Примером такой ситуации у людей служит экспедиционное бешенство (кажется, мы только что раскрыли секрет гибели группы Дятлова!), возникающее в изолированных небольших коллективах людей, в которых доходит до убийства лучшего друга по ничтожному поводу». Но еще более интересны выводы, к которым приходит Лоренц: «Если агрессия все-таки вызвана внешним раздражителем, то она выплескивается не на раздражитель (скажем, особь, находящуюся выше в иерархии), а переадресуется особям, находящимся ниже в иерархии или неодушевленным предметам» (теперь, кажется, мы научно раскрыли секрет злодеяний скинхедов, которые нападают на беззащитных дворников, а не на чиновников, которые этих дворников сюда импортируют в промышленных масштабах. — Ред.).

С практической точки зрения учение Лоренца нам интересно в первую очередь для того, чтобы получить ответ на вопрос: что же делать с изначально злой и агрессивной природой человека? Лоренц говорит о единственно возможном выходе: агрессию нельзя подавить или запретить, ее можно только перенаправить: «Выход, который в конце концов находит Понимающий, состоит в том, что он тихонько выходит из барака (палатки, хижины) и разбивает что-нибудь не слишком дорогое, но чтобы разлетелось на куски с наибольшим возможным шумом. Это немного помогает. На языке физиологии поведения это называется redirected activity — по Тинбергену, перенаправленным, или смещенным, действием. Мы еще увидим, что этот выход часто используется в природе, чтобы предотвратить вредные последствия агрессии. А Непонимающий убивает-таки своего друга — и нередко!» (глава 4 книги К.Лоренца «Агрессия. Так называемое «зло»).

Еще более кратко и четко сформулировано в другой его публикации: «Переориентирование агрессии — самый простой и самый многообещающий способ обезвредить ее. Она довольствуется замещающими объектами легче, чем большинство других инстинктов, и находит в них полное удовлетворение» (К.Лоренц «Оборотная сторона зеркала»). Вы смеялись над японцами, которые бьют чучела начальников и дерутся в парламенте?! Зато они не стреляют друг в друга в офисах, отвечу вам я.

В российских реалиях это выглядит следующим образом. Ни для кого не секрет, что в Северо-Кавказском федеральном округе строят десятки и сотни спортзалов, а различные единоборства и боевые виды спорта — уже вполне сложившаяся ниша кавказских спортсменов. Это осознанная и продуманная государственная политика — таким образом пытаются оттянуть молодежь от боевиков, перенаправить их агрессию на спорт. Все вполне по Лоренцу. Однако желаемый эффект достигается лишь частично, поскольку в боевики идут не только из-за агрессивной пассионарности, но и по религиозно-идейным причинам.

Плохо другое. Государственные мужи, видимо, полагают, что перенаправлять агрессию нужно только в горах, а на Среднерусской возвышенности ее достаточно подавлять всевозможными центрами «Э». Видимо, содержать репрессивный аппарат дешевле, чем строить спортзалы. Возможно, это представляется правильным с точки зрения государственных интересов, но меня как жителя Среднерусской возвышенности и налогоплательщика такой подход не устраивает. В борьбе с радикальными скинхедами спортзалы, конечно, не панацея, как и в случае с боевиками на Северном Кавказе, поскольку в основе и того и другого движения лежат реальные причины и идеология, но на молодое поколение в целом «спорт шаговой доступности», конечно, влияет благодатно, а значит, градус агрессии и нетерпимости снижается.

В 1955 году Лоренц писал в статье «Об убийстве собратьев по виду»: «Современный цивилизованный человек вообще страдает от недостаточной разрядки инстинктивных агрессив­ных побуждений. Более чем вероятно, что пагубные проявления человеческого агрессивного инстинкта возникают просто из-за того, что внутривидовой отбор в далекой древности снабдил человека такой мерой агрессивности, для которой он при современной органи­зации общества не находит адекватного выхода». О чем говорит Лоренц? О том, что если бы сегодня шла Отечественная война, то Вячеслав Дацик стал бы Александром Матросовым, а Владимир Квачков — если не Жуковым, то каким-нибудь Климом Ворошиловым уж точно, и их именами называли бы улицы и пароходы, а не сажали бы их в тюрьму.

Таким образом, вторым способом перенаправления излишков пассионарности, агрессии и энергии я вижу военную службу. Так чтобы армия была не кабалой для тех, кто не смог откупиться, а престижным институтом. Как при царе, когда в армию стремились, а служба была радостью и благом, но не наказанием. Однако перед такой армией, помимо совершенно иного финансирования, способа управления и системы отбора для карьерного роста, должны стоять и совершенно иные, глобальные задачи, нежели строительство дач любовницам Сердюкова.

В реальности же мы имеем все то, от чего предостерегал еще Лоренц: «После всего, что мы узнали об инстинктах вообще и об агрессии в частности, два напрашивающихся способа борьбы с агрессией представляются совершенно безнадежными. Во-первых, ее заведомо невозможно выключить, избавив людей от раздражающих ситуаций; во-вторых, с ней невозможно справиться, наложив на нее морально мотивированный запрет. Обе эти стратегии так же хороши, как борьба с избыточным давлением пара в постоянно подогреваемом котле посредством затягивания предохранительного клапана» (глава 14 книги К.Лоренца «Агрессия. Так называемое «зло»).

В свою очередь, замечу, что сейчас фактически единственный «санкционированный» выход молодежной агрессии в российских реалиях — это околофутбол. Бить друг дружку (если при этом не кричать ничего про «Анжи» и его поклонников, что уже будет экстремизмом) пока не запрещают. Но с принятием нового закона о болельщиках и легко прогнозируемых репрессиях на трибунах и под ними последний клапан выплеска русской агрессивности будет завернут…

Что нам остается, простым гражданам, в сложившихся обстоятельствах? Как минимум не сойти с ума самим и не позволить это сделать окружающим. «Один из самых агрессивных видов спорта — это футбол. Мало того что мяч ногами избивают, так еще и весь смысл игры в том, чтобы сделать плохо команде противника. Да и другие командные игры с мячом немногим уступают по эффективности разрядки накопившихся эмоций, — говорит психотерапевт Валерий Исакбаев. — Вместо спорта с тем же успехом можно от души попрыгать на дискотеке. Можно проораться в качестве болельщика на стадионе или на митинге». Ну, с митингами у нас тоже известно как обстоят дела, замечу я, в свою очередь. И, кстати, а не в этом ли залог долговечности «Стратегии-31»?

«Кровавые компьютерные игры дают весьма умеренный эффект, — продолжает психотерапевт. — Наверное, потому, что не сопровождаются физической активностью, а с точки зрения природы это неестественно. Есть еще методы сдерживания и временного подавления негативных эмоций — музыка, успокаивающие травы или препараты, алкоголь, водные процедуры, прогулки, домашние животные и тому подобное. Все это хорошо (кроме алкоголя), но сдержать эмоцию — значит отложить ее на время, а если делать это систематически и на протяжении длительного периода, то это можно превратить в болезнь. Не злоупотребляйте этим», — заключает Исакбаев.

Так что спасение утопающих, как обычно, дело рук сами утопающих. Дмитрий Виноградов с этой задачей не справился…

Но есть и хорошая новость. Бунт Виноградова — по крайней мере по горячим следам — не породил волну подражателей, а его пример никого не вдохновил на новые «подвиги» в борьбе за освобождение Земли от человечества. Отчасти это связано с тем, что агрессию пока еще можно достаточно эффективно выплескивать в соцсетях, но государство с упорством, достойным лучшего применения, пытается завернуть и этот клапан выпуска пара.

Однако это говорит и о том, что несмотря ни на что, российское гражданское общество в целом уже достигло определенной зрелости и откровенное безумие его не цепляет. Чего не скажешь о тех же американцах.

И это хорошо. У нас тут своя атмосфера.

 

Материал подготовили: Алексей Барановский, Александр Газов