«Дивные дела творятся в нашей профессии и с нашими коллегами. Один публикует беседу с человеком, который просил ее не публиковать, но взял да помер — и долой все договоренности. Даешь сенсацию! Другой вообще непонятно с какого перепугу предает огласке то, что для записи и чужих ушей не предназначалось. Третьи аплодируют «безумству храбрых». И все это не просто личная безответственность отдельных «коллег», но и какая-то невероятная подстава всего журналистского цеха, у которого и так-то репутация хуже некуда. Если дальше так пойдет, скоро от интервью станет отказываться даже дворник дядя Вася с улицы Кондратюка, а те, кого мы называем ньюсмейкерами, будут соглашаться только на протокольные беседы в присутствии своих пресс-секретарей и охранников…»
«Уууу, блин, как все плохо-то в профессии... Ну, Познер — это все понятно. Он не добывает информацию, а договариваются с ее носителями — какую и в какой дозированности давать. Это семейный бизнес и к журналистике он не имеет никакого отношения. По другому он уже не умеет. Но вы то, друзья мои? Кто на земле работает? Блин, а если журналист пришел на встречу без диктофона — я вот без диктофона всегда с людьми разговариваю — как тут то быть с «оф зе рекордс» и профессиональной этикой? Когда без диктофона сказано ВСЕ? Какие железные правила, о чем Познер вообще? Все, что ньюс-мейкер говорит журналисту — ВСЕ ОБЯЗАНО БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНО. А чем ты это пишешь — диктофоном или ручкой — твои дела. Все — ВСЕ — что сказал интервьюируемый, журналист может использовать по своему усмотрению. Никаких согласований ни с кем профессия не предусматривает. Хочешь — согласовывай, не хочешь — не согласовывай. Это твое дело…
Теперь что касается диктофона. Диктофон журналисту нужен только и исключительно затем, чтобы интервьюируемый НЕ ОТКАЗАЛСЯ ОТ СВОИХ СЛОВ. Все, что сказал Эрнст Левковичу — Левкович может пускать в эфир не согласовывая, блин, вообще ни с кем! А дальше — дальше у журналиста возникнут проблемы доказывания и подтверждения информации.То есть исключительно юридические проблемы. Не этические — а юридические. Доказательств того, что Эрнст это сказал — нет. Кроме слова Левковича. Слово Левковича против слова Эрнста — для меня даже вопроса не стоит, кому тут доверять. В интервью журналисту Левковичу Эрнст назвал заказчика убийства Листьева. Все! О чем тут еще говорить можно? Включен был при этом диктофон или выключен — это не проблемы профэтики, это проблемы журналиста Евгения Левковича и исключительно только юридические проблемы доказывания. Которые он все отлично расписал в предисловии».
«Во писец, оказывается, журналист совершил гражданский подвиг — сообщил о преступлении. Спрашивается, а чего он пять лет молчал? )))) Хорошенькие дела вскрываются в сообществе. Тут некоторые либеральные гуру уже навещали, что интервью не надо согласовывать с пассажиром. И это подвиг, оказывается, с какого-то переляку через пять что-то там сообщить в Фейсбуке. Чего ж он сразу в прокуратуру не пошел?»
«Уотергейт по-русски: Вудворд и Бернстайн единственный раз встречаются с Глубокой Глоткой, через пять лет выкладывают в сеть расшифровку разговора с указанием имени источника, через пять минут переводят текст в закрытый доступ и убирают оттуда имя Никсона, в фейсбуке несколько часов обсуждается, правильно ли они сделали, больше не происходит ничего».
«Коли сказал об Эрнсте, скажу и о Левковиче. Гаже всех, конечно, в этой истории правдоруб-журналист и сайт «Сноб», выпустивший его на арену. Версия про Лисовского это тот секрет Полишинеля, который широко обсуждается уже второе десятилетие. Теперь вот Левкович решил слить разговор не под запись «из-за общественно-политической важности этой информации». Ага. Лев Толстой, «Не могу молчать». Где тут информация? Ее круглый ноль. Трафик, клики и лайки, в которых редакции надо отчитываться перед спонсором, конечно, полезны для стабильности зарплат, но на общественно-политическую важность это не тянет. Она, однако, имеет место быть. Публичных свобод у нас давно нет, но непубличные оставались. Теперь, когда «разговоры не под запись» сливаются в печать, заговор молчания быстро распространится на кулуары — кому ж охота оказаться в дурацкой роли Эрнста? Видимо, у свободолюбивых журналистов такая судьба — искоренять последнюю свободу».
«Евгений Шестаков предлагает: «Вопрос с интервью надо решать дуэлью. Пусть Эрнст и Лисовский закажут друг друга». Я бы назначил им другое оружие — арматурку. Причем сражаться лично. А рефери пусть будет Кашин».
«В британском суде запись журналиста ручкой в блокноте рассматривается как гораздо более веское доказательство, чем любая аудиозапись».
«В ближайшее время мы узнаем заказчиков многих убийств и других интересных преступлений. Ощущение такое, что пока был жив Воландеморт, все договорились все вешать на него, а после того, как Воландеморт сам отошел в мир иной, все договоренности рассыпались... Закупаем попкорн и устраиваемся поудобнее».
«Новый журналистский жанр вдруг родился: интервью оф зе рекорд. причем у жанра даже есть первый закон — это обязательно должно быть связано с борисом абрамычем».
И в качестве финала. Все-таки есть в Рунете те, кто во всем этом скандале увидел для себя действительно что-то новое. Какие тут разговоры о журналистской этике, Левковиче, Эрнсте и Лисовском, когда человек вдруг узнает, что:
Материал подготовили: Мария Пономарева, Александр Газов