Материал по теме: «Одного из известнейших шахматистов Мордовии «рейдеры в погонах» арестовали, пытали, выбивая признание в убийстве. Цель спецоперации — отъем бизнеса», — история Юрия Шорчева в опубликованной на «Особой букве» статье «Офицер бьет пешку с пристрастием». (ДАЛЕЕ)
Юрий Шорчев с момента своего заключения под стражу смог оценить «гостеприимство» и методы работы оперативников Саранска и даже Нижнего Новгорода, поскольку выбивать самооговор его возили за пределы родной республики.
О том, как в колонии в Варнавино (Нижегородская область), куда его доставили после ареста, «правоохранители» выбивали из него и других арестантов «признательные» показания при помощи ударов по голове и тушения окурков о тело, Шорчев неоднократно заявлял в прокуратуру и следственные органы. Но уголовного дела по поводу пыток, избиений и морального давления, несмотря на наличие зафиксированных надлежащим образом телесных повреждений и показаний свидетелей, заведено не было.
В отписках проверяющих сотрясение мозга — это «падения с кровати», сигаретные ожоги — «ожоги от батареи отопления», которое якобы все еще было включено в конце мая месяца, и так далее.
О том, как пытают в российских тюрьмах и как отличить «оперской спектакль» от реальной угрозы, Юрий Шорчев рассказал «Особой букве». Это наводящий ужас монолог жертвы отечественного «правосудия».
***
«Из ночи в ночь что-то стучит в двери, лязгает засов, кричит зэк»
«То, что все серьезно, я понял, как только в окна моего дома посреди ночи, когда вся семья спала, вдруг влетел СОБР. Местные газеты потом писали, что «отъявленного бандита» Шорчева брали правоохранители аж двух регионов — Нижегородской области и Мордовской республики. Неужели боялись, что не справятся со мной?!
Кстати, почему меня именно так арестовывали, я до сих пор до конца понять не могу. Я ни от кого не скрывался: каждый день ходил на работу к 10 утра, а вечером с 17 до 21 часа занимался шахматами — участвовал в турнирах или организовывал их сам в нашем шахматном клубе. Он, кстати, находится в 50 метрах от саранского УВД и в 20 метрах от краевого ФСБ…
Единственный ответ, который приходит в голову: все изначально делалось так, чтобы создать большой ажиотаж в городе, скомпрометировать меня, напугать моих родных, друзей и знакомых. Такая тактика — тактика нахрапа — часто применятся в тех случаях, когда какой-либо объективной доказательной базы против человека нет, но дело должно «крутиться» любой ценой…
Однако больше всего в тот момент я переживал за жену и маленькую дочку, которая тогда болела. Увидев бойцов в масках, крушащих мебель, она очень сильно перепугалась, ее психологическую травму мы лечим до сих пор...
После ареста меня вывезли в соседнюю Нижегородскую область в так называемое помещение, функционирующее в режиме следственного изолятора (ПФРСИ), в поселке Варнавино. Была масса суеты, допросов, следователей, людей вокруг.
За время следствия я успел оценить «методы работы» и нижегородских оперативников, и саранских… «С разбегу» я попал к некой «важной» персоне, которая, впрочем, представляться отказалась. С виду деловой такой, все время кто-то звонит ему, и он с важным видом якобы решает какие-то важные вопросы. Потом, резко положив трубку, вдруг обращается ко мне:
— Юрий Валентинович, вам придется (!) признаться в 20 убийствах.
— ???
— Но я дам вам шанс не то чтобы выйти отсюда, но отделаться наименьшими потерями: за тебя «мазу» тянет Жуков (тогда президент Российской шахматной федерации и вице-премьер правительства РФ, — Ред.). Ты скажи нам, сколько ты ему платишь?
— Да нисколько не плачу. Он же и так миллионер поди. Может, я еще и Путину тоже плачу?!
— Ну тогда я не смогу вам ничем помочь. Если решитесь сознаться, позовите меня.
— Хорошо, давайте так: вы мне опишите, в чем именно я должен сознаться, все 20 убийств подробно опишите, а я все оформлю как явку с повинной!
«Важный» сотрудник, не сразу поняв издевку, уходит. Но времени отдышаться нет — за дверью камеры уже начинается бесплатный спектакль. На протяжении ночи что-то железное все время ударяется в дверь, каждый раз вздрагиваю: вдруг идут сюда. Потом за стеной внезапно начинает истошно вопить какой-то зэк: «Не бейте меня, фашисты! А-а-а-а!!!» Наутро после этого, как бы невзначай, слышу дежурное от смены: «Вот, не признаешься — и ты так же орать будешь!»
Из ночи в ночь ситуация повторяется: что-то стучит в двери, лязгает засов, кричит зэк. Каждое отпирание дверей в коридоре и лязг замков заставляет сжиматься сердце: за тобой идут или пройдут мимо?!
После четырех суток почти без сна в таком режиме — полное затмение разума и даже начинаются галлюцинации. Ты уже слышишь лязг засовов и скрип дверей, даже когда их не было. Ты, как затравленный зверь, вздрагивающий от собственной тени, боишься смотреть на отражение в зеркало. В голове все чаще появляются разные черные мысли. Теперь мне кажется, до сумасшествия оставалось совсем немного».
Следы пыток Шорчева
«Меня поставили на «растяжку» и врубили на полную катушку Rammstein»
«Вымотав меня морально, следователи пошли на физический «штурм». Это было также ночью — я точно запомнил дату: 19 мая 2009 года. Ко мне в одиночную камеру, где я все это время содержался, ворвались «маски-шоу». Били сильно. Один из этих здоровенных полицейских встал мне на кадык (не знаю, как он не сломался!) и прошипел: «Не признаешься — будем бить и дальше!» В одном из карателей в маске я узнал саранского опера, закрепленного за моим делом.
Периодически меня выводили и голым ставили на «растяжку» (ноги и руки на ширине плеч, тело примотано скотчем к решетке) и врубали на полную катушку Rammstein через динамик над головой. От такого сильного звука порой не просто глохнешь — физически ужасно больно, из ушей идет кровь. Пытка длилась всю ночь. Кстати, Rammstein я слышал вообще каждый день и в камере — через маленький динамик над дверью. Такая музыка могла тоже свести с ума. Хотелось кричать!
Психологические и физические пытки продолжались, повторяясь снова и снова в разной последовательности, в течение трех месяцев. Всех людей вокруг себя я тогда уже научился «просчитывать», так же как в шахматах просчитываешь ходы соперника. Я понял, что для меня одного ежедневно затевались спектакли, активное участие в которых принимали и так называемые «активисты» — зэки, состоящие на службе у «начальника». После того как меня в очередной раз изобьют, они начинали меня утешать: «Вот такие «мусора» плохие, но ты же понимаешь, что лучше не будет, — согласись с обвинением, и дело с концом, хоть мучиться перестанешь...» Иногда они даже давали мне позвонить домой: «Подпишешь, что они хотят, — вообще каждый день свободно звонить домой будешь!»
Но я вам скажу, что искушения согласиться у меня не было: я четко знал, что сдаться не могу, ведь я ни в чем не виноват и все, что творится со мной, — беззаконие! Наверное, это одна из основ моего характера — никогда не сдаваться, несмотря ни на что. И это помогло мне морально выстоять в том ужасе, который мне устроили не какие-то монстры из сказок-фэнтези, а обычные с виду нижегородские «менты»-садисты.
Однажды они подслушали мой разговор с адвокатом, которая сказала, что не сможет навестить меня в течение нескольких дней. «Правоохранителям» только это и нужно было. Они так увлеклись «обработкой» меня, что совсем забыли об очередном суде по продлению сроков содержания под стражей. Когда опомнились, поняли, что на суде все увидят следы пыток на моем теле, и остановились.
Перед судом, как это ни цинично, они сами приходили ко мне в камеру, чтобы помазать бодягой. Но опомнились они слишком поздно, и адвокаты в суде, заметив следы пыток, заявили ходатайство о медицинском освидетельствовании. Была вызвана «скорая», был проведен осмотр врачом прямо в здании суда, потом, по настоянию врача, и в больнице. Так все следы побоев и издевательств были зафиксированы.
Но под стражей меня все равно оставили. За время содержания в нижегородской тюрьме я похудел почти на 20 килограммов…»
«Он все подписал, а потом перегрыз себе вены, изрезал все тело и скончался»
«В моем деле фигурируют показания некоего Юрия Сорокина. Его следствие называет «профессиональным киллером». Известно, что, согласившись на «сотрудничество» со следствием, Сорокин вскоре наложил на себя руки прямо в СИЗО, и проверить правдивость его показаний в суде теперь уже, к сожалению, не представляется возможным. Хотя…
Когда я узнал подробно о том, что случилось с этим Сорокиным, я был, мягко говоря, шокирован, даже после всего того, что пережил сам. Он согласился на «сотрудничество», подписал все, что от него хотели, и получил относительно небольшой срок — 13 лет за несколько «заказных убийств», которые ему предъявили. Однако почему-то еще до своего суда он перегрыз себе вены, а сразу после суда — изрезал все тело, отчего и скончался. Несмотря на установленные видеокамеры, сразу никто и не заметил, что он совершил самоубийство... Возможно, он считал себя виноватым, что подписал показания против невиновных людей, и его замучила совесть, а возможно, просто не мог больше терпеть пыток и морального унижения…
Или вот «свидетель обвинения» по моему делу — Александр Панькин, мой партнер по бизнесу. Его допрашивали ночью. И тоже с особым пристрастием. На допросах почему-то присутствовал совершенно посторонний гражданский человек по фамилии Чураков, которого мы считаем заказчиком нашего уголовного дела. Он трижды судим (дважды за кражу госимущества в особо крупном размере), но сейчас вращается во властных структурах и имеет многомиллионные кредиты. Что ему было надо на допросах, и, главное, почему следователи допустили там его присутствие?! Скорая помощь к отделению полиции, где «работали» с Панькиным, приезжала дважды, это зафиксировано в материалах дела. Давление скакало за 200, а у него еще и диабет, но оперативникам было плевать. И умер бы там — особо не стали бы переживать. Но показания, которые от него требовали, он подписал. А на следующий день отказался.
Но я понимаю: умирать страшно. Я и сам прошел все это — выстоять сложно. Но если упал — надо смочь подняться! Панькин поднялся.
А мой друг и партнер по бизнесу Сергей Ковалев за нашу с ним дружбу находится сегодня тоже в саранском централе. Его уже осудили на 12 (!) лет всего за один натянутый эпизод по статье 163 УК РФ (квалифицировали как попытку вымогательства). А если бы он подписал то, что от него хотели, — лжесвидетельствовал, — остался бы на свободе. Ему этот расклад предлагали прямо и недвусмысленно.
Я свою вину отрицал с самого начала, не признаю ее и сейчас.
Что мне помогало не сдаваться, несмотря на все тяготы, неожиданно свалившиеся на голову обычного провинциального предпринимателя? Вера в себя, в родных, в друзей, в Бога! Многие предали, но большинство не отвернулось, несмотря ни на что.
Еще помогало чувство юмора. Когда опера и следователи особенно сильно хотели «признаний»-самооговоров — я им их давал. Да-да, именно так (смеется). Например, однажды «я дал показания» на «заказчика» моего уголовного дела — господина Чуракова, в руках которого, кстати, сейчас оказался бизнес Панькина (у него он отнял 20 процентов акций мясокомбината в поселке Кавылкино) и многих других.
— Шорчев, вы признаетесь в убийстве Борисова?
— Я признаюсь в соучастии! Его зарезал Чураков, а я труп закапывал!
Нижегородские опера, видимо, только установку «раскрыть» дело получили, но им не рассказали о деталях — кто дело против меня заказал... И нижегородцы подшили это признание к материалам дела. Пару дней меня не трогали, а потом: «Ты что нам наговорил?! Нам пришлось дело перешивать! Издеваешься?!»
И так постоянно. Приходилось придумывать что-то на ходу, импровизировать. Их было довольно несложно ввести в заблуждение, потому что они не знали «мордовского бэкграунда», и я, «признаваясь» в том, чего не могло быть в принципе, записывая себе в «подельники» известных республиканских чиновников, артистов, спортсменов, а также давно умерших или эмигрировавших людей, выгадывал паузы и прерывал пытки, когда становилось особенно нестерпимо.
Потом, правда, все возобновлялось и с новой силой, но не поверите, какое удовольствие мне доставляло лицезреть довольные лица садистов в погонах, только что получивших «признательные показания», которые подшивались к делу, но уже на следующий день оттуда таинственным образом исчезавшие...
Так я тянул время и в конце концов дотянул до суда по продлению содержания под стражей, где следы пыток были зафиксированы адвокатом и судьей…»
P.S.
В настоящее время дело Юрия Шорчева разделилось на две части. В отдельное производство выделено несколько эпизодов «вымогательства» — якобы шахматист Шорчев вымогал некую собственность у саранского грабителя инкассаторов, не дожившего до суда. «Большое дело» в отношении шахматного мастера международного класса тоже завершено и готовится к передаче в суд.
Жена Шорчева София не была допущена судом в качестве общественного защитника по «малому делу». Свиданий с мужем ей не давали с весны 2009 года — с самого момента ареста. Адвокаты говорят, что выделить в отдельное производство «малое дело» потребовалось для того, чтобы подстраховаться, ведь разбирать «большое дело» будут присяжные (а они часто непредсказуемы — в том смысле, что могут судить по закону и справедливости), а выделенное дело — профессиональный суд...
Материал подготовили: Алексей Барановский, Оксана Труфанова, Александр Газов