«Путинский режим» — что это, собственно, такое?
Для либералов Путин — это возвращение в «совок», исторический реванш «кровавой гэбни», это режим, стремящийся воссоздать СССР, но уже с «фашистскими» доработками. «Долой власть чекистов!» — скандируют либералы на оппозиционных митингах. «Лимоновцы», еще десять лет назад оравшие «Сталин! Берия! Гулаг!», и коммунисты-левофронтовцы, им растерянно вторят. При этом левые, напротив, считают путинизм не чем иным, как торжеством звериного олигархического капитализма.
Для демократов старой школы Россия Путина — это националистическое государство, для националистов — напротив, отвратительно-интернационалистическое и «антирусское», «нефтегазовая Хазария».
При этом одни националисты клянут путинскую систему за то, что «разваливается государство» и только стальная империя спасет русских, другие убеждены, что как раз империю Путин и создал, и империя эта — антирусская, неовизантийская, и чтобы русским спастись, надо эту империю разрушить и расползтись на суверенные «белые» бантустаны, различные Залесья и Полесья.
Разумеется, у большинства этих групп есть некие общие точки соприкосновения, касающиеся соблюдения так называемых «фундаментальных гражданских прав» (права избирать и быть избранным, права на свободу собраний и тому подобное), а также тех социальных конфликтов, в свете которых власть абсолютно не права и омерзительна.
Но общего для всех понимания природы режима, против которого оппозиционные активисты борются, у них нет и в помине.
Зато присутствуют смешение и искажение политических и идеологических смыслов, сумятица в головах и сумбур в действиях. Оппозиция своего врага не знает и не особенно стремится узнать, обозначив его несколькими хлесткими фразами: «Путин и его офицеры», «кровавая гэбня», «олигархический госкапитализм». Фразами, которые сами по себе ничего не значат.
Между тем существующая социально-политическая система имеет четкое и многое объясняющее определение — абсолютистский феодализм. Да, с существенным олигархическим компонентом, который, впрочем, не меняет феодальную сущность современной России.
Все повадки, привычки, манеры правящих элит — это повадки, привычки и манеры феодальных вельмож. Во власти можно встретить разных людей: и добросовестного служаку-профессионала («слуга царю, отец солдатам»), и хитроумного «версальского» царедворца, и зловещего деспота. Но всех их объединяет феодальное сознание, четкое отделение себя как привилегированного сословия от податных сословий, от черной кости.
Современный российский чиновник — это не функционер государственного аппарата, не винтик в тоталитарной машине. Это феодал, и должность для него — это вполне феодальное кормление. Он не работает — он кормится. Тут даже слово «коррупция», столь любимое нашими либералами и правдорубами, не вполне уместно.
Коррупция может быть в развитом буржуазном государстве либо в государстве, которое таковым стремится стать. Коррупция — это некий криминальный эксцесс. В России же то, что называется оппозиционерами «коррупцией», — это сложная и типичная для позднесредневекового государства система податей, повинностей, барщин и оброков. Чиновник в этой системе ограничен только верностью вышестоящему сюзерену и верховному монарху. И взимаемые им подати превратятся в «коррупционный акт», только если принцип верности (а значит, уплаты подати сюзерену) будет этим чиновником нарушен.
Кем бы ни был пресловутый чиновник — федеральным министром, губернатором, судьей, начальником районного ОВД — он в первую очередь граф, барон и герцог. Его владения, его податный ресурс — это не территория, не деревни с крестьянами, а должность и полномочия. Его «души», с которых он стрижет дань, — это не крепостные, а те люди, кто так или иначе вынужден соприкасаться с его, чиновника, учреждением, с его должностью, его полномочиями.
Все эти пресловутые «мигалки», стремительные кортежи, блатные автомобильные номера — это оттуда же, из XVIII века, из времен царских, баронских и прочих карет, диких охот, вытаптывающих поля, лихой дворянской удали. Тут нет ничего общего со сталинскими и гитлеровскими партийными боссами, их фанатизмом и болезненной аскезой. Это праздник жизни Версаля и Царского Села, посвист нагайки («тебе что, придурок, в голову выстрелить?»), греющее душу ощущение богоизбранности и богопомазанности.
Именно поэтому «мигалки» живут, несмотря на разоблачительную деятельность Сергея Канаева и шутовское мученичество «синих ведерок», несмотря на резонансные ДТП и очевидные имиджевые потери власти. Ведь «мигалки» и номера «АМР» — это маркер белой кости, это дороже всего на свете. А какие могут быть у тебя имиджевые потери, если ты богоизбран и богопомазан?
Наши либеральные СМИ, гражданские активисты, новорожденные генерации блогеров и хипстеров действительно живут в XXI веке и убеждены, что власти живут в веке XX — эдакие хунтоидные мачо. А раз так, думают продвинутые журналисты и блогеры с айфонами, мы современней этой власти на целый век, следовательно, играя на поле противостояния общества и кремлевской стены, демократии и авторитаризма, работая на ниве пиартехнологий, мы победим. Уже, мол, побеждаем.
Но дело в том, что российская власть живет не в XX веке, а в XVIII— XIX, в совершенно иной системе координат. И это проблема не власти, а блогеров и гражданских активистов.
Власти наплевать на то, сколько просмотров собрал ролик «Свободу колеснице» в Интернете или сколько подписчиков у блогера Алексея Навального. Власть богопомазана, и богопомазаны все служители феодальной вертикали. А что могут поделать блоговолны против святости и феодального права, этой святостью обусловленного? Да ровным счетом ничего. Ну уволят зарвавшегося кучера из МЧС — того самого, который грозился выстрелить в голову «синему ведерку». Так это проявление барской любви к «черной кости», не более и не менее. Есть другие кучера.
Феодальная абсолютистская вертикаль игнорирует блоговолны, но боится того, что действительно опасно для феодализма, — пробуждения национального самосознания. Феодализм и национальное пробуждение — смертельные враги. Единственная реальная угроза для нынешней системы — формирование гражданской нации, так же как во времена Французской революции. Недаром тогда существовало четкое противостояние «роялист — патриот». Так же как в период германской революции 1848 года.
Отсюда — оторопь Кремля после «Манежки», отсюда же — желание максимально маргинализировать националистический лагерь, наполнить его своими агентами и просто неонацистскими психами, направить протест национально ориентированной молодежи в русло узколобого расистского террора. Увести молодежь от ворот Кремля в Люблино.
К сожалению, и блогеры с хипстерами, и большинство респектабельных оппозиционных вождей боится этого национального пробуждения еще больше, чем Кремль.
Между тем единственная альтернатива феодализму и бессменным династиям — построение национального государства. Светского, гражданского, антиклептократического. Но для этого необходимо формирование нации граждан. Не ячеек самоуправления, не блогерских сообществ. Нации граждан. С ударением на первом слове. Только нация граждан способна взять условную Бастилию.
Сейчас по понятиям XVIII века живет не только версальская верхушка, но и подавляющее большинство населения страны. «Черные сословия» — не граждане, но подданные — смиренно гнут спину и расступаются на пути перед царской охотой. Абстрактные и мертвые конституционные догмы этих несчастных не вдохновят на борьбу. Им нужно что-то более четкое, более воодушевляющее, что-то живое и искреннее.
Один из лидеров ныне не существующей НБП Владимир Линдерман однажды сказал: «Нация против тирана!» звучит куда лучше, чем «Гражданское общество против авторитарного режима».
И звучит лучше, и работает действеннее.
Материал подготовили: Роман Попков, Александр Газов