В интервале между сентябрьскими заявлениями и первыми декабрьскими акциями настроения преобладали подавленные. Рассуждать политологи и политики пытались, но рассуждения как-то особо не клеились. В самом деле, чего тут думать: все будет так, как было начиная с 2000 года, только еще дольше и еще скучнее. Ну, может, когда-нибудь упадут пресловутые цены на нефть, «и тогда будем посмотреть».
Однако многотысячные митинги на Чистых прудах — Болотной — Сахарова смешали все простенькие и скучные схемы, аннулировали прогнозы. Выяснилось, что цены на нефть — вовсе не обязательное условие для пробуждения гражданского общества. Выяснилось, что городской средний класс и городская образованная молодежь не хотят скучать еще 12 лет. И вялый пессимистичный вектор рассуждений экспертов сменился вектором бурно-оптимистическим.
Наиболее восторженные говорили о том, что в декабре новая русская революция уже началась, и убеждали, что о какой-либо «путинской России» после 2012 года думать бессмысленно. Более осторожная часть интеллектуальных элит считала, что Путин кое-как удержится в марте, но в среднесрочной перспективе его политическая модель обречена.
Ну вот, удержался. Что дальше?
Прежде всего, вопреки заявлениям радикально-оппозиционных деятелей о том, что Владимир Владимирович якобы не обучаем и не в состоянии осознать масштаб происходящих в обществе перемен, он выводы из текущей ситуации, безусловно, сделал. Конечно, эти выводы не основаны на тонком политологическом анализе, они во многом интуитивны и инстинктивны. Путин осознал, что главный итог его правления — расколотая страна.
Есть Россия больших городов, образованная, с развитым чувством собственного достоинства, с гражданской позицией, если угодно — с гражданским гонором. Неправда, что большинство жителей этой России успешны в карьере и благополучны в материальном плане, теория «революции норковых шуб и дорогих иномарок» — лишь контрпропаганда. Но правда то, что эти люди хотят быть успешными, хотят стопроцентной реализации и в карьерном, и в гражданском смыслах, хотят вести личную экспансию. Это люди, которые высоко ценят себя.
Граждане этой новой России, рождающейся на наших глазах, желают иметь государство как комфортную среду, как набор инструментов, который лежит в специальном ящике до тех пор, пока в нем не появляется необходимость. Но они не нуждаются в государстве как в костыле и тем более не готовы мириться с государством как с опекуном. Они четко разделяют понятия Родины и государства и не позволят правящим элитам играть на смешивании этих понятий.
Эту новую Россию еще можно назвать европейской Россией. Живущие в ней «сверхновые русские» хотят ощущать себя европейцами, оставаясь при этом русскими.
Путин прекрасно понимает, что с этой публикой ему говорить больше не о чем. Перевербовать ее невозможно, успокоить бюджетными подачками тоже — она не нуждается в бюджетных подачках. В то же время продолжать лепить на Селигере имитационную копию «креативного класса» для своих нужд — дорого, хлопотно, а главное — неэффективно. Социологический голем, фальшак, выдаваемый за социальную страту, неприменим в серьезной внутриполитической игре. Поэтому «Наши», Василий Якеменко, Мария Кислицына и прочие политтехнологические сущности, рожденные когда-то мозгом Владислава Суркова, неизбежно отойдут на второй план, а то и вовсе покинут корабль современности. Приходит время более кондовых и надежных схем.
Опытный оперативник или следователь, будучи интуитивным психологом, понимает, с кем имеет смысл играть «в доброго», а кто к таким хитростям не чувствителен. С «городскими недовольными» играть «в доброго, в своего» — бесполезно. Владимир Владимирович — оперативник опытный и талантливый. Но он еще и социологический оперативник. Риторика Путина в ходе предвыборной кампании уже не была надклассовой и надвозрастной, а стала адресной. Адресат — готовая вестись на хитрости, остро желающая в них верить вторая часть нашего общества.
Это другая, ветхая Россия. Очень негородская по психотипу — несмотря на то что она тоже живет в городах, в том числе и в Москве. Стабильность для нее — это отсутствие перемен. А отсутствие перемен — это то, что успокаивает. Девизы этой России — «не дай бог жить в интересное время», «лучшее — враг хорошего» и тому подобные.
Путинский стиль хозяйствования, ручное управление у России версии «олдскул» вызывает восхищение. Ей невдомек, что наши каждодневные катастрофы — результат системной несостоятельности госаппарата. Олдскульная Россия не углубляется в системный анализ. Она очень женственна по своей природе, невзирая на обилие суровых уральских рабочих среди своих подданных. Она хочет ручного управления, ассоциирующегося с мужским началом.
Вырисовывается и соответствующая путинская пропагандистская эстетика, которая будет применяться и в дальнейшем: строчки поэтов XIX века (обязательно из школьной программы) на митингах, мобилизация различных уралвагонзаводов, спекуляции на ненависти бедных слоев населения к «зажравшейся офисной Москве».
Апогей, символ этой новой эстетики — так и не реализованная из-за технической сложности идея поставить во главе агитпоезда уральских рабочих настоящий паровоз с трубой и клубами дыма. В рамках этой концепции рабочие, колеся по России, должны были встречаться на полустанках с другими рабочими, хлопать наркомовские сто грамм с огурчиком, плясать с гармонью, заниматься прочими олдскульными увеселениями. Вот беда — работающий паровоз в XXI веке найти сложно.
Таким и будет новый-старый путинский Кремль — пребывающим в поисках паровоза, которого нет.
Россия «третьего срока» — это две России, между которыми ментальная пропасть. Кремль будет пытаться расширить эту пропасть еще больше. Россия — как США двухсотлетней давности, с отсталым Югом и передовым Севером, как Франция с якобинским Парижем и мракобесной Вандеей. Только в отличие от приведенных исторических примеров в нашей дуалистической стране нет четких географических границ между реакцией и прогрессом.
Каким образом на протяжении долгих лет будут сосуществовать миллионы сторонников русско-европейского пути с миллионами патерналистов — непонятно. Это еще более непонятно в свете того, что Владимир Путин де-факто отказался быть «президентом всех россиян», что бы там ни писали вымирающие сурковские нашисты на своих картонных сердечках.
Путин свой окончательный выбор сделал.
Материал подготовили: Роман Попков, Александр Газов