— Первый вопрос у меня — «закон о мате». Правительство попросило депутатов уточнить понятие «нецензурная брань». Скажите, пожалуйста, как эта просьба правительства отразится на вашей работе? Будет ли как-то меняться законопроект?
Законопроект принят. В законодательстве есть определение нецензурной брани, и мы уже обратили внимание правительства на то, чтобы они это учли.
— С другой стороны, получается, что я теперь не могу цитировать даже Пушкина. Я не говорю о бытовом мате, но мы столкнулись с проблемой цитат.
Художественные произведения не относятся к этой категории.
— Но мне же не обязательно уточнять, что это цитата. Если я просто вставляю в текст «Ай да, Пушкин, ай да сукин сын!», это считается матом?
Нет.
— Получается, это зависит от конкретного цензора.
Нет-нет, вы совершенно не правы. Я вообще не понимаю, откуда у вас взялось слово «цензор» и с какой стати вы мне его приписываете.
— Я не вам приписываю, а именно уточняю…
Цензура у нас в стране запрещена Конституцией.
— Тем не менее есть внутренняя цензура.
Внутренняя цензура — это воспитанность, культура и мораль. Если вы про это говорите, то подобные понятия невозможно описать законами. Когда вы говорите о том, что является нецензурной бранью, а что нет, нужно понимать, что это матерные слова и производные от них.
Если же речь идет не об этом, то тогда назначается лингвистическая экспертиза, которая уже на протяжении многих лет существует у нас в стране и используется в правоприменении.
— С этим ясно, спасибо. Теперь второй вопрос, касающийся конфликта между депутатами Госдумы и «МК». Накануне было предложено, чтобы журналисты просто перестали обращаться за комментариями к депутатам. Вот как вы к этому относитесь? Ведь пресса — связующее звено между Думой и избирателями. И что будет, если журналисты действительно перестанут обращаться к депутатам Госдумы за комментариями, за статьями? К чему это, по вашему мнению, приведет?
Я в такой вариант развития событий не верю. Во-первых, речь идет о конкретном конфликте с конкретным журналистом и главным редактором конкретного издания.
— Но вы же понимаете, что есть корпоративная этика.
Есть кодекс этики журналиста, и я уверен, что подавляющее большинство журналистов не используют оскорбления в своих материалах и не берут деньги за проплаченные материалы.
— Но ведь это не доказано.
По-моему, так очевидно, что большая часть журналистов не берут деньги за заказные материалы и не используют оскорбления в СМИ. Если вы считаете, что я необоснованно это утверждаю…
— Тут я с вами согласна. Но ведь не доказано, что «МК» берет деньги.
Так поэтому и обратились в правоохранительные органы, чтобы те провели свое расследование.
— Сергей Владимирович, а когда вы представляли заявление Думы по Гусеву, это совпадало с вашим личным видением проблемы или вы просто озвучили мнение фракции?
Несомненно, это отражало мою позицию. Я был одним из инициаторов этого обращения, потому что наша задача состоит не только в том, чтобы разобраться и наказать виновных с точки зрения действующего законодательства, но и обратиться к профессиональному журналистскому сообществу — выяснить, как сами журналисты относятся к возможности оскорблений в СМИ.
Я уже разговаривал с Всеволодом Богдановым (председатель Союза журналистов России — Ред.), и мы договорились, что такая дискуссия обязательно пройдет в рамках Союза журналистов России. Просто Богданов должен будет определить формат этого мероприятия. Но я считаю, что это принципиально важно, чтобы сами журналисты, исходя из уважения к себе и своей профессии, поговорили о том, что допустимо и что недопустимо.
И это как раз вопрос не закона, а той самой внутренней морали, которая присутствует в настоящем профессионале. Я глубоко убежден, что человек, который оскорбляет другого человека, не имея содержательных аргументов, унижает не только того, кого он оскорбляет, но и себя, и свою профессию.
— В связи с этим делом в оппозиционной прессе как только ни склоняют ваше имя.
Это говорит об их воспитанности.
— Тем не менее вас представляют символом абсолютного зла. Уж простите за просторечное выражение, но вас это не напрягает?
Меня это не напрягает, потому что тот, кто меня знает, без каких-либо дополнительных усилий понимает, что это не так. А в плане всевозможных склонений со стороны оппозиционных СМИ… Ну это как раз и говорит об отсутствии содержательной аргументации. Получается, ничего другого они не умеют.
— Просто периодически вы делаете заявления и проявляете инициативы, которые наводят на мысль о том, что к несистемной оппозиции вы относитесь очень воинственно. Скажите, оппозиция для вас — враг? Как вы ее для себя определяете?
Вопрос абсолютно неправильный. На сегодняшний день нет несистемной оппозиции, потому что по закону о политических партиях даже небольшая группа людей может безо всяких проблем создать и зарегистрировать собственную партию и легально добиваться побед на выборах, получая поддержку избирателей.
Все остальное — это проявление радикальной оппозиционной деятельности, целью которой является не достижение конструктивного результата, а просто создание шума и выполнение задачи по дестабилизации общества. Это деструктивная функция, и я никогда с ней не соглашусь. Хватит уже в нашей стране бунтов, войн и революций.
— В части Рунета бытует представление о том, что Сергей Железняк видит Россию такой: у власти только Путин, Интернет под цензурой, СМИ ходят по струнке, и все донельзя патриотичны. Вы можете развеять эти догадки или подтвердить их? Какой должна быть идеальная Россия по Железняку?
Тот, кто меня знает, без труда поймет, что процитированное вами — полная чушь. Я за то, чтобы Россия была современной, свободной и самостоятельной. Именно поэтому нам нельзя действовать под чью-то указку, потому что никогда власти другой страны не будут действовать в интересах России больше, чем в интересах собственного государства. Международную конкуренцию никто не отменял.
Если говорить про СМИ, то свобода слова — одна из ключевых наших ценностей. Но такая свобода не означает безответственности за оскорбления, за похабщину и так далее. То есть свобода не тождественна вседозволенности. Это второе.
Третье. Что касается Интернета. Лично я за то, чтобы максимально использовать достижения современных технологий — в том числе информационных. Но если с использованием таких технологий совершается уголовное преступление, то анонимность и несовершенство законодательства не должно препятствовать проведению расследования, изобличению виновных и привлечению их к ответственности.
— Вот такой момент: я не во всем согласна с «МК», но выражение «политическая проститутка» — это ведь устойчивое клише. Не более того.
Если термин «политическая проститутка» или «политическая проституция» используется как некий символ, как клише, это одно. Когда это применяется по отношению к конкретным женщинам-политикам, это другое. Это то же самое, что обозвать всех журналистов продажными писаками или сказать так о каком-то конкретном журналисте.
И тот, кто не видит разницы, либо глупец, либо провокатор.
— Однако если говорить конкретно про Яровую, то она была сначала в «Яблоке», а потом у вас в партии. Но ведь это именно то, о чем говорил Ленин.
Возможно. Но это то же самое, что Гусев сначала был секретарем райкома КПСС, а теперь в Общественной палате является демократическим председателем. Это вопрос внутреннего развития и самосовершенствования человека.
Нет никакой проблемы в том, что человек осознанно уходит из той партии, которую он считает неэффективной для решения проблем избирателей, и переходит в партию, которая реально может помогать людям.
— Предлагаю продолжить разговор по понятиям. В Интернете бытует мнение о том, что само понятие «иностранный агент» предложили именно вы. Скажите, это действительно так?
Это словосочетание является общеупотребимым во всей мировой юридической терминологии. Называется это foreign agent. И переводится это одним-единственным способом (можете уточнить у любого лингвиста, юриста-международника) — как «иностранный агент».
— Я сама филолог, кандидат наук, и я знаю, что есть устойчивая ассоциации со сталинской эпохой. Во всяком случае, в русском языке.
Если вы филолог, то должны понимать, что бессмысленно в этом случае говорить об устойчивом восприятии по отношению только к одной эпохе. У нас было много разных эпох. Язык за это время, конечно, развивался, но многие слова и фразы не менялись.
В данном случае мы говорим об общественных некоммерческих организациях, которые привлекают иностранное финансирование. А привлекая иностранное финансирование, они действуют в рамках международных соглашений. Есть соответствующие международные документы.
Вся международная терминология в отношении такого финансирования некоммерческих организаций связана с функцией этого самого foreign agent.
— Но ведь можно было перевести как «зарубежный агент». Звучало бы менее одиозно. А так получился явный отсыл именно к терминологии сталинских времен.
Это просто ваше мнение, что есть сталинская терминология. На самом деле во всех действиях в интересах инвестора есть такие определения, как «иностранный финансовый агент», «иностранный страховой агент» и так далее.
Речь идет не о том, что это было специально выдумано. Это было сделано для корректного однозначного употребления всех документов — в том числе имеющих международный характер.
— Может, имело смыл это объяснить, чтобы не было недоразумений?
Я делал это, наверно, раз двести. Вопрос не в том, чтобы объяснять, а в том, чтобы объяснения хотя бы размещали. Никто не желал этого размещать, потому что тогда ушла бы интрига. Гораздо интереснее писать о каком-то хитром и коварном плане, которого на самом деле не существует.
Вдобавок сейчас из журналистской профессии уходит, к сожалению, одна из принципиально важных функций СМИ — объективность. Задача журналиста состоит в том, чтобы донести информацию до читателя, слушателя, зрителя без искажений и без манипуляций со своей стороны.
Сейчас о подобном принципе забывают. И это не только российский феномен — это мировая проблема. Влияние СМИ в информационном обществе увеличивается, так что возникает искушение манипулировать информацией или доводить не информацию, а собственные впечатления.
— Возможно, это есть. Но это ведь зависит и от финансирования. СМИ у нас сейчас частные, и мы тоже зависим от того, кто нам платит.
Это я тоже хорошо понимаю. Более того, я в свое время предлагал ужесточить независимость редакторского коллектива от действий владельца-работодателя, но это не было поддержано. Многие начали возмущаться из-за того, что я влезаю во взаимоотношения, существующие внутри журналистских коллективов, и не надо туда лезть.
И поскольку я не увидел поддержки со стороны журналистского сообщества, то решил, что это, видимо, еще не актуально. Но я хорошо понимаю, что в реальном мире журналист очень сильно зависит не только от мнения и позиции главного редактора, но и от позиции владельца издания.
— Еще один маленький вопрос. Вы бывший военный. Скажите, в политике вам это помогает?
Несомненно, потому что я осознаю важность взаимопонимания и взаимной поддержки в команде, я могу при необходимости терпеть лишения и тяготы, и я могу держать удар.
Я за то, чтобы спорить. Дискутировать можно и нужно. Но споры должны идти вокруг предмета, а не вокруг стремления доказать, что есть единственно правильная позиция и нет никакой другой.
Я открыт для прессы. Единственное, что мне мешает, — отсутствие времени. Я вот с вами разговариваю, сейчас 21.30 (интервью с Сергеем железняком было записано вечером 21 марта — Ред.), а мои сотрудники, совещание с которыми я прервал, уже смотрят на меня с укоризной. Спасибо вам.
Материал подготовили: Мария Пономарева, Александр Газов