Материал по теме «Непростой вопрос в неприятной ситуации: кто такой Константин Лебедев — предатель или жертва? «Особая буква» попросила ответить на него Бориса Немцова, Глеба Павловского, Андрея Пионтковского, Сергея Смирнова, Сергея Давидиса. На выхлопе — много букв и эмоций, но мало понимания ситуации. Вопрос остается открытым». (ДАЛЕЕ)
В нашумевшей колонке Кашина инфоповод (если это слово применительно к данной ситуации) — это именно признание Лебедевым вины, избрание им особого порядка судопроизводства. Кашин берет этот факт как абсолютно точно свидетельствующий против Лебедева как политика и просто человека, сам по себе дающий Лебедеву характеристику. А дальше Кашин уже рассуждает о пресловутой «мутности» Лебедева, и все его рассуждения и подозрения не имели бы для самого Кашина ценности, если бы не вот этот факт: признание Лебедевым вины по «массовым беспорядкам». Да, потом суд покажет то, что еще неясно относительно деталей лебедевских показаний, но главное-то понятно уже сейчас.
Однако получается, что часть аудитории вовсе не восприняла это лебедевское признание как факт, многое о Лебедеве объясняющий. Вот тот же Павловский говорит:
«Нам известно, что он (Лебедев. — Ред.) пошел на сделку со следствием, но на сделку со следствием можно пойти разными способами, это право любого заключенного… Уголовное дело «липовое», и в рамках этой «липы» люди могут пойти на сделку со следствием. Если люди признали себя виновными, это проблема только их самих. Они не давали присяги ни Навальному, ни Каспарову, ни Кашину».
Нет, Глеб Олегович, пойти на сделку со следствием можно только одним способом, и Лебедев к этому способу прибегнул: признал вину и отправился на суд в особом порядке (то есть суд не будет исследовать обстоятельства дела, а просто назначит Лебедеву наказание). Это не слух, не домысел, это факт, подтверждаемый адвокатом самого Лебедева.
УПК РФ говорит о том, что обязательным условием для назначения судебных слушаний в особом порядке является признание подсудимым вины в полном объеме, полное согласие с обвинением. Поскольку Лебедев обвиняется в том, что готовил 6 мая 2012 года массовые беспорядки на Болотной площади совместно с Сергеем Удальцовым, Леонидом Развозжаевым и Гиви Таргамадзе, Лебедев не мог получить особый порядок, не признавая обстоятельства, порочащие и Развозжаева с Удальцовым, а заодно и всех остальных обвиняемых по «болотному делу». Раз он признает факт организации массовых беспорядков 6 мая, значит, массовые беспорядки были, в чем и обвиняются Духанина, Акименков и еще два с лишним десятка человек. Да, ранее факт своего участия в массовых беспорядках признал Лузянин, но если кто-то думает, что это дает право Лебедеву признавать организацию массовых беспорядков на грузинские деньги, ну у такого человека большие проблемы с логикой и с совестью.
Понятное дело, что Лебедев признавал лишь свою вину лично и не может признать за Удальцова и Развозжаева их вину. Но речь идет, повторим, и о признании всех «обстоятельств» преступления, совершенного якобы группой лиц, и это признание будет козырем в руках обвинения на процессе над Удальцовым и Развозжаевым.
Так что признание Лебедевым вины — это вовсе не проблемы лишь самого Лебедева, как пытается думать Павловский.
Далее Глеб Олегович говорит:
«Они (обвиняемые) не давали присяги ни Навальному, ни Каспарову, ни Кашину».
Да, никто из рядовых участников «Марша миллионов» 6 мая присяг не давал, и если кто-то из более чем двух десятков рядовых активистов, оказавшихся из-за этого марша в тюрьме, решит признать свою вину — вопросов возникать не может. Просто потому, что это в основном обычные люди, граждане, никакие не профессиональные политики и не революционеры. Они не вели партсобраний, не науськивали других людей на участие в радикальной политической борьбе, не состояли в оргкомитетах и политсоветах. Каждый из них отвечает только за себя. Эти люди имеют право спасать себя, свои судьбы. И честь и хвала тем из «узников Болотной», кто, не будучи нам ничего должным, все равно отвергает все обвинения со стороны государства, держится мужественно на суде и в СИЗО, пишет нам такие письма, читая которые хочется жить дальше и бороться.
Константин Лебедев, так же как и Удальцов с Развозжаевым, — профессиональный политик. Так по крайней мере он себя позиционировал долгие годы. Он вел дела со многими оппозиционерами, в том числе и на правах «старшего товарища», он входил в круг лиц, принимающих важные политические решения. Понятно, что он никому не присягал, а хорошо было бы в душе присягнуть — не Навальному с Кашиным, конечно, а всем тем людям, с которыми он вел важные и опасные в современной России дела, всем рядовым протестующим, для которых и он в том числе определял политическую повестку.
И говорить применительно к Лебедеву: «он никому ничего не должен» — вопиющая несправедливость. Еще как должен. Такие как Лебедев, Удальцов и Развозжаев вообще не принадлежат себе, а если думают, что принадлежат, то значит, сильно ошиблись в выборе жизненного пути. И никакие доводы защитников Лебедева насчет того, что «Удальцов и сам признавал факт встречи с Таргамадзе», тут неуместны. Удальцов не признавал организации беспорядков. Лебедев признал.
Понятное дело, что любой самый фанатичный человек может сломаться под пытками, как это произошло с Развозжаевым. Вот и Андрей Пионтковский нам напоминает:
«Эта практика была известна в СССР в 1937 году. И эта история учит, что ко всем показаниям обвиняемых, которые находятся в руках, не побоюсь это слова, палачей, нужно относиться не то что со скепсисом, а надо знать: они не означают ничего. Так что в отношении Лебедева действует своего рода «презумпция невиновности».
Мы тоже напомним: сломавшись где-то в подвале в Брянской области по пути из Украины в Россию и оговорив себя и товарищей, Развозжаев при первой же возможности начал кричать: «Меня пытали», отказался от своих показаний и дальше уже твердо вынес путешествие через Сибирь в столыпинском вагоне, которое уже само по себе является пыткой, и пребывание в пыточном Иркутском СИЗО. Развозжаев в клетке суда кричал, показывая на оперативников: «Вот этот человек меня пытал!»
Трудно себе представить, какой моральный прессинг пришлось вынести Развозжаеву от условных «ментов» за эти месяцы: силовики ненавидят, когда люди отказываются от данного ранее согласия сотрудничать, для «ментов» это является «предательством». Но Развозжаев держался и держится.
Да, вполне возможно, первоначально данные им показания все равно зачитают в суде, но опять же, это не дает Лебедеву права подкреплять эти показания своими показаниями и признаниями.
Что касается «презумпции невиновности». Допустим, на Лебедева адски давили в лефортовских застенках, и он все подписал под давлением. Почему как только он вышел под домашний арест, об этом не было заявлено? Почему об этом молчат адвокат Лебедева и сам Лебедев? Может быть, потому, что никаких пыток и не было, а показания Лебедев давал вполне добровольно?
И вот тут мы неизбежно подходим к главному: к вопросу о том, почему Лебедев согласился с фальсифицированным обвинением? Почему он выбрал себе адвоката, который работал, практически не согласовывая свою позицию с адвокатами Удальцова и Развозжаева? Почему Лебедев отказывался обжаловать в кассационном порядке избрание ареста как меры пресечения? Короче, к вопросу о пресловутой «мутности».
Самое простое — дай бог, чтобы так и было — если у Лебедева в момент ареста просто дрогнули коленки. Такое бывает. Можно всю жизнь хорохориться, считать себя новым Савинковым, а когда сталь наручника коснется руки — сломаться раз и навсегда. Лежать потом в камере, глядя в потолок, и думать: «На фиг-на фиг, я не думал, что так все серьезно, нужно отсюда выбираться любой ценой».
Хорошо бы, чтобы так и было. А если это не так? Если все хуже, и Лебедев дает те показания, которые дает, не из страха, а из одной лишь нечестности?
Тот же Глеб Олегович утверждает, что даже если Лебедев «капитулировал», это не значит, что он провокатор:
«Провокатор — человек, который не сообщает, что он капитулировал. Это человек, о котором неизвестно, что он дает показания... Думаю, что настоящие агенты, которые серьезно работают, поставляют информацию, — эти службы не будут их раскрывать».
Глеб Олегович очень наивен в тех делах, о которых берется рассуждать. Провокаторы бывают разные. Предназначение многих провокаторов — как раз «капитулировать», когда нужно органам следствия, и давать соответствующие показания, перед этим накопив нужное для этого количество информации.
Простой пример: саратовский процесс над Эдуардом Лимоновым в 2002—2003 годах. Обвинение в отношении Лимонова базировалось на показаниях нацболов Дмитрия Карягина и Олега Лалетина (их сломали фээсбэшные опера) и на показаниях тогдашнего руководителя Московского отделения НБП Анатолия Тишина, который также лжесвидетельствовал против Лимонова (ФСБ выудило у него нужные показания, паразитируя на его страхах и амбициях). Но потом Тишин благодаря усилиям адвоката Сергея Беляка отказался от них. Однако еще в деле были показания завербованных ФСБ агентов: Максима Анохина и Артема Акопяна — последнего даже вывозили в Саратов в суд. Правда, ни Анохин, ни Акопян не сидели в СИЗО, ну так и Лебедев сейчас не сидит.
И к вопросу об этике: тот же глава Фонда эффективной политики Глеб Павловский нас этой самой этике решил поучить — призывает не возводить напраслину на людей.
Дорогой Глеб Олегович и все остальные борцы за этику! Мы обязаны задаваться вопросами, предаваться обоснованным подозрениям, анализировать слухи и вообще любую информацию. Появится больше информации — будем анализировать ее в еще большем объеме. Не потому, что хотим чьей-то горячей крови, а потому, что на карту, как бы это ни высокопарно звучало, поставлена судьба сидящих в тюрьме людей.
Если в число менеджеров протестного движения входят граждане, способные в трудной ситуации вести себя так, как Лебедев, если в помощниках у этих менеджеров ходят персонажи, дающие вот такие интервью, значит, у протестного движения есть проблемы куда более серьезные, чем низкая явка населения на митинги.
Материал подготовили: Михаил Аскетов, Александр Газов