Интервью с Владимиром Бурматовым: о его диссертации, защите чувств верующих и взбесившемся принтере

Владимир БУРМАТОВ,

депутат Государственной думы, фракция «Единая Россия»

Почему я должен мнение каких-то людей (которые, безусловно, имеют на него право) примерять на себя?

Почему я должен мнение каких-то людей (которые, безусловно, имеют на него право) примерять на себя?
В беседе с «Особой буквой» Владимир Бурматов рассказал, как и почему с ним борется Министерство образования, зачем Думе нужен закон «О защите чувств верующих» и что такое «суверенная демократия». Нас он не убедил. А вас?
18 апреля 2013
Владимир Бурматов сейчас — один из самых яростных критиков Дмитрия Ливанова: он борется с министром и на просторах Интернета, и в Думе. Но многие видят в этой битве лишь попытку отомстить главе Минобразования за то, что самого парламентария подозревали в плагиате при написании научной работы. «Особая буква» попыталась выяснить подоплеку этой страной ситуации — нечасто депутат от правящей партии сражается с членом правительства, сформированного руководителем этой же партии. А заодно узнать, почему никто не защищает права атеистов.

— Неприятный, наверное, для вас вопрос. Скандалы с диссертациями. Вот вы требуете очистить Минобразования от плагиаторов, но тема же началась с вас. Почему, как вы думаете?

Они не начали с меня. И я не знаю почему.

— Ваша степень кандидата педагогических наук вызывает немало вопросов в научной среде. Многие ученые считают, что современная педагогика не может быть в современной России предметом научных изысканий. Как вы могли бы это прокомментировать?

А вы к Макаренко как, например, относитесь?

— Хорошо.

Он современный педагог, один из основоположников советской педагогики. И дальше что? Вы его не признаете, что ли?

— Естественно, признаю. Но вы же, во-первых, не Макаренко, а во-вторых, я не вижу в нынешней российской педагогике ничего нового.

А вы со сколькими диссертационными исследованиями по педагогике ознакомились?

Также по теме: интервью с депутатом Госдумы Сергеем Железняком: «Я не понимаю, откуда у вас взялось слово «цензор» и с какой стати вы мне его приписываете». (ДАЛЕЕ)

— С тремя-четырьмя, но подробно.

Вот вы в современной педагогике не видите ничего нового. А вы знаете, сколько защищается диссертаций в этой области?

— Думаю, много. А на Западе — нет.

Ну вот, а вы прочитали целых три. Это все равно что человек, прочитавший три книжки, скажет: «Я в современной литературе не вижу ничего нового».

— Но тут другой нюанс. Например, человек учится на факультете филологии и защищает диссертацию по филологии. Это логично. А вы учились на госуправлении, а диссертация по педагогике. Вот я и прошу объяснить: почему вы выбрали именно педагогику?

А что мне, собственно, мешало выбрать педагогику?

— Но вы же пять лет учились по другому направлению.

Ну и что? Просто я хотел работать в вузе. Там, кстати, и работал до последнего времени (с 2002 года). Одиннадцать лет проработал. А если я работаю в вузе и преподаю, то я кто? Наверное, педагог.

— Допустим, человек преподает высшую математику. Он педагог. Но диссертацию-то он защищает по высшей математике.

А если я захотел по педагогике защитить, это что, запрещено законом?

— Законом-то нет, но осадок остается. А как вы относитесь к тому, что вас подозревают в том, что у вас в диссертации был плагиат?

Да никак не отношусь. Если бы он там был, ВАК бы ее не пропустил. А та история, которая была, — она абсолютно информационная. Это был скандал, инспирированный Министерством образования, после того как я начал их критиковать за проваленную реформу вузов.

У нас в Министерстве образования работать не умеют, а вот информационные войны ведут очень хорошо. И эта кампания была развернута не только в отношении меня, но и всех депутатов, которые их критиковали. Всех без исключения.

— Вы представляете «Единую Россию» и критикуете Министерство образования и лично Ливанова. Но он же представляет курс вашей же партии. У вас это не вызывает разногласий?

Какие тут разногласия? Ливанов — мой однопартиец, и я его критикую как своего однопартийца. Если я считаю, что он действует неэффективно, то открыто ему об этом говорю. Он открыто со мной борется с помощью закрытого акционерного общества «Антиплагиат», которое возглавляет его друг, бывший мусорщик, а ныне специалист по науке по фамилии Фунтов.

Бывший мусорщик, занимался сбором и транспортировкой мусора. Теперь он у них главный по науке. Кстати, по этой системе у господина Ключевского в работах — стопроцентный плагиат. Он, оказывается, все списал у какого-то Андреева. А мы-то и не в курсе были.

— Ваша борьба с Ливановым может увенчаться успехом?

Но я не борюсь с Ливановым. Кто сказал, что я борюсь с Ливановым?

— Вы сказали, что вы его критикуете.

Ну и что? Я вот и вас критикую — мне тоже не все нравится. Но я же с вами не борюсь.

— То есть вы критикуете для того, чтобы он что-то фрагментарно поменял, а не для того, чтобы ушел?

Да нет! Что значит, чтобы поменял курс? Я критикую для того, чтобы министерство начало заниматься тем, что ему положено заниматься. А не занималось бы охотой на ведьм и борьбой с теми, кто не согласен с господином Ливановым.

— Общественность — те же блогеры — проверяют диссертации, изучают сайт госзакупок и не дают власти расслабляться. Это, собственно, и есть гражданское общество, демократия. Почему же некоторых ваших однопартийцев и власть это раздражает?

Так вы у них и спросите. Что вы у меня-то спрашиваете? Меня, например, не раздражает. Я к этому не просто нормально отношусь. Я к этому отношусь очень положительно, потому что это и есть гражданское общество.

— Иными словами, если находится компромат на вашего однопартийца, который затем подтверждается, вас это не раздражает и вы считаете это нормальным?

Я считаю, что общество должно контролировать власть. Это одна из его функций, если мы говорим о демократии.

— Дума сейчас рассматривает закон «Об оскорблении чувств верующих», несмотря на критику экспертов. Вы член комитета по делам общественных объединений и религиозных организаций. Объясните: как можно защищать такую эфемерную вещь, как чувства?

На самом деле ничего реальнее этого нет. И я не знаю, для кого это может быть эфемерным, кто такое пишет. Эфемерность это такая, пока лично тебя не коснулось. А как только коснулось, они сразу бегут подавать в суд на оскорбления, клевету и все такое.

— Вы понимаете, что поделили народ на верующих и атеистов? Кто будет защищать чувства атеистов?

Нет, никто никого не делил.

Также по теме: интервью с писателем и драматургом Эдуардом Багировым: «Креативный класс» — это я! А вы — просто охреневший от безделья… офисный планктон». (ДАЛЕЕ)

— Ну, вы же принимаете закон «Об оскорблении чувств верующих»…

Да подождите! Прежде чем такие вопросы задавать, надо почитать проект закона. Там все расписано — чего это касается. Каких именно процедур, каких обрядовых вещей, каких моментов, связанных с религиозными культами, и так далее.

Там совершенно четко все это написано. И вот эти вот вопросы просто задаются от некомпетентности. Знаете, коммунисты у нас тоже пытались что-то спровоцировать, хотя сами подписывались под этим законом, и так далее. И тоже вопросы из этой серии задавали. Но они же ни о чем.

— Как же ни о чем? В стране много атеистов, они такие же граждане. И человек читает новостную ленту. Там написано: принят закон «Об оскорблении чувств верующих». Но закон «Об оскорблении чувств атеистов» не принят. Мы уже в повседневной жизни сталкиваемся с тем, что человек не может сказать свободно «Я атеист». На него все волком смотреть будут.

Почему? С чего вы ерунду-то говорите?

— Да я сама была свидетелем, как женщина, простите за интимную подробность, в бане сказала: «Я атеист», и на нее тут же все стали орать.

— Ну это смотря в какой компании она в баню ходит. Если она пойдет в компании с лесбиянками в баню…

— В обыкновенной московской общественной бане.

Я вам тоже про обыкновенную баню скажу. Вот если она с лесбиянками пойдет и скажет, что она натуралка. И что дальше будет?

Выйдите сейчас на улицу и скажите, что вы атеист…

— Я не атеист, но мои чувства никто никогда не оскорблял. Однако даже если такое представить, то я как верующий человек сама могу с этим разобраться. А не впутывать сюда репрессивную машину государства.

Подождите, вы можете, а кто-то не может. Вот конфликты, связанные с Pussy Riot, с убийствами…

— С какими убийствами?

А вы разве не знаете, что в Республике Татарстан были убийства на религиозной почве? Ну а что тогда? Чего мы дальше-то еще хотим? Кресты у нас спиливали, религиозных деятелей убивали. Мало, что ли, этого? Непонятно разве, к чему это идет? Что есть стратегия в том числе войн по религиозному признаку и что нам навязывают радикальный ислам. Это непонятно, что ли? Непонятно, откуда все эти секты идут, и так далее?

И все религиозные конфессии законопроект поддержали. И, кстати, все четыре политические партии под ним тоже подписались.

Извините, но эти партии представляют своих избирателей — и православных, и иудеев, и мусульман, и атеистов. И они (в том числе атеисты) делегировали им право принять этот закон. И депутаты это право реализуют.

— К вопросу о партиях. Сейчас в думских фракциях ведутся споры о том, каким должен быть депутат. Уже понятно, что точно не бизнесмен. Без незарегистрированной недвижимости в Майами (это вспоминая историю с Пехтиным)...

Подождите, что вы ерунду-то говорите? Что значит «не бизнесмен»? Что значит «без недвижимости»? У меня квартира есть однокомнатная в Челябинске. Это не недвижимость?

— Я сказала, недвижимость в Майами.

Недвижимость в Майами у него может быть — она должна быть в декларации указана.

— А как для вас выглядит идеальный депутат-единоросс?

Мне кажется, идеального в этом мире вообще не бывает. И как может быть идеальный депутат?

— Образ идеального депутата у вас есть? От вашей партии?

Я бы не стал в таких категориях говорить. Я считаю, у нас есть ряд депутатов, с которых можно брать пример.

Это: а) депутаты, которые пользуются доверием избирателей в своем округе, — действительно уважаемые люди.

б) Это, безусловно, активные депутаты в плане законотворческой деятельности, грамотные с юридической точки зрения.

в) Это, безусловно, политики, потому что у нас без этого никак. У нас постоянно идут политические дебаты с нашими оппонентами — не только по идеологическим разногласиям, но и по законопроектам.

Естественно, это человек, у которого все в порядке с законом — с недвижимостью там или без недвижимости. У нас не запрещено быть богатым; у нас не запрещено иметь недвижимость; у нас не запрещено иметь счета в России.

Иметь счета за рубежом нельзя, и это, я считаю, правильно. Иметь незадекларированную недвижимость тоже нельзя — и это тоже правильно. Депутат должен быть свободен от обязательств перед другими странами, которые могут в определенный момент поставить его в неловкое положение.

— Образ, который вы описали, — это депутат идеальный. А чем единоросс отличается от такого же депутата из «Справедливой России»? Есть какие-нибудь отличия?

Отличия тут простые: у нас разные пути достижения тех целей, которые мы перед собой ставим. Условно говоря, мы же все хотим видеть нашу страну сильной, процветающей и богатой. Но у нас разные воззрения по поводу того, как этого можно добиться.

Иногда они диаметрально разные, потому что та же КПРФ хочет идти по одному пути, условно говоря, к той же цели — к богатой, процветающей и независимой стране. А «Справедливая Россия» или ЛДПР предлагают другой путь.

А избиратели выбирают, кому какой путь ближе, и исходя из этого голосуют за ту или иную партию.

— Смотрите, несистемная оппозиция считает, что Дума — это взбесившийся принтер. А для вас оппозиция — это что?

Знаете, если есть несколько человек, которые так считают, я охотно в это верю. Что вообще такое несистемная оппозиция? Это кто?

— Это в том числе и те, кто выходит на Болотную и «Марши несогласных»...

На какую Болотную? Туда уже давно никто не выходил.

— На акции в поддержку политзаключенных три тысячи было…

Да ладно, было 600 человек.

Ну никак не 600… Но на марш против «закона Димы Яковлева» 13 января вышли тысячи.

Подождите, вы что, верите, что там была только несистемная оппозиция? Там были нормальные люди, у которых просто другое мнение по этому закону. Я к этому спокойно отношусь.

И чего вы их в один ряд ставите с Немцовым, Каспаровым и прочими? Туда пришли люди, которые были против этого закона. И с чего они несистемная оппозиция? Это обычные совершенно люди.

А те, кто в «Фейсбуке», в «Твиттере» называет Думу взбесившимся принтером, для меня граждане.

— То есть вас не раздражает такое определение вашего места работы?

Это все наши избиратели, просто до которых мы пока не дошли и с которыми пока не поговорили. Это наша вина, что они чего-то недопонимают и дают такие определения.

Почему я должен как-то называть их в ответ и как-то их обижать? Я, наоборот, считаю, что это наша недоработка.

— Но если читать каждый день тот поток, который есть в соцсетях относительно депутатов-единороссов…

Знаете что, забейте тогда в «Яндексе» «Журналисты — проститутки». Что, про журналистов меньше гадостей пишут, чем про политиков? Да больше. Вы читали опрос на самом рукопожатном сайте нашей страны — на «Эхе Москвы»?

Ведь вся эта либеральная публика — 60 процентов — проголосовала за то, что все журналисты — проститутки. Читали, нет?

— Нет, не читала.

Вот найдите в архиве и полюбуйтесь, что про вас глас народа говорит. А потом говорите про всякие принтеры. Вас это не оскорбляет, потому что вы нормальный человек и думаете о себе по-другому.

И почему я должен мнение каких-то людей (которые, безусловно, имеют на него право) примерять на себя? С чего вдруг? Какой там принтер? Я человек. Я вернулся из своего региона, встречался там с избирателями. Поезжайте в мой Красноармейский район, от которого я избирался, и скажите там что-нибудь про взбесившийся принтер.

— Вы политик еще молодой. А есть старшие товарищи по фракции, по партии, по Думе, на которых вы ориентируетесь?

У меня тут абсолютно честная позиция: учиться чему-то можно у каждого депутата Государственной думы, вне зависимости от фракции. Это люди, за каждого из которых проголосовало больше 100 тыс. человек. Значит, у них есть какие-то качества, за которые избиратели их поддержали.

И я тут не делаю никаких исключений. Считаю, если человек в Думе, значит, что-то в нем такое есть, за что избиратели его поддерживали.

— Пойдем дальше по личностям. Вот так резко и неожиданно: если взять советских правителей — Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев — кого из них вы могли бы назвать лучшим правителем?

Послушайте, но такой вопрос — это же профанация. Что значит «лучший правитель»? У каждого были свои плюсы и минусы, просто у кого-то их было больше, у кого-то меньше. Каждый жил в свою историческую эпоху и действовал сообразно своему времени.

Вы ждете от меня, что я назову или Сталина, или Хрущева, а потом в меня будут тыкать пальцем как в идиота? Я свободен от этих комплексов и считаю, что учиться надо у всех политиков, поскольку все они достигали успехов в тот или иной отрезок времени. Но путь каждого политика неповторим.

— У нас давно укоренилось выражение «суверенная демократия». Его в свое время Сурков ввел. Что такое «суверенная» — понятно, «демократия» — тем более. Но вместе эти два слова не особо сочетаются. Вот вы могли бы объяснить, что такое «суверенная демократия»?

На мой взгляд, здесь нет никакого противоречия. Термин появился у нас в определенное время, и кому-то кажется, что он до сих пор актуален, кому-то — нет.

Суть на самом деле очень проста: это обеспечение прав и свобод граждан при внутреннем и внешнем суверенитете страны. То есть это не аутсорсинговая демократия, на которую соглашаются многие государства, отдавая полномочия по обеспечению прав и свобод граждан на откуп другим странам, а демократия, при которой государство делает это самостоятельно, пресекая любые попытки нарушить свой суверенитет — как внутренний, так и внешний.

Мне кажется, в этом нет никакого противоречия, и настоящая демократия, кроме как суверенной, никакой иной быть не может. Потому что если нет суверенитета, нет и государства, а значит, нет и демократии — ведь ей, собственно, не в чем быть.

 

Материал подготовили: Мария Пономарева, Александр Газов