На мой взгляд, вопрос о количестве судей — это не вопрос абсолютных цифр. Это очень тонкий и непростой вопрос. В России, как известно, при ее огромной территории неизбежно существует неодинаковая плотность населения, и поэтому проблема доступности суда весьма актуальна. Иными словами, российская ситуация значительно отличается от той, что имеет место во многих других странах, причем дело здесь даже не столько в размерах территории как таковой, сколько в равномерной плотности населения, часто имеющей место в иных государствах, и отсутствующей у нас.
    Приведу такой пример. Когда разрабатывался новый Уголовно-процессуальный кодекс, то в нем была заложена вполне здравая идея: судья, который принимает решение о заключении под стражу, не вправе рассматривать дело по существу — этим должен заниматься уже другой судья. Понятно ведь, что тот судья, который заключил человека под стражу, ни под каким условием потом не оправдает заключенного, поскольку в случае оправдания неизбежно поставит под сомнение свое же собственное решение. Это, безусловно, резонное соображение, нашедшее отражение в УПК в момент его принятия. Но перед вступлением кодекса в силу вмешался Судебный департамент при Верховном суде РФ, который поднял следующую проблему: как в такой ситуации быть с односоставными судами, коих в России великое множество? Например, где-нибудь на Крайнем Севере есть три деревни, и в них живут 100 человек, которые, как и все граждане РФ, не только имеют полное право на доступ к правосудию, но и равны перед законом и судом наравне с москвичами и петербуржцами. Там работает один судья, который совершенно не загружен и рассматривает, допустим, три гражданских дела в год и пару уголовных. Надо ли создавать в таком суде дополнительные судейские должности с тем, чтобы выполнить требование нового УПК? С точки зрения рациональной организации труда судей, односоставные суды вполне оправданны, а с точки зрения логики, заложенной в УПК, их быть не должно. Понятно, что в Москве таких проблем нет, но как быть с малонаселенными российскими территориями? В результате, по настоянию Судебного департамента в УПК в последний момент внесли изменения, сохранив односоставные суды, но при этом убрав из кодекса вполне логичную норму о недопустимости рассмотрения дела по существу судьей, принимавшим решения о заключении под стражу, обыске и т. д.
    Данная проблема касается не только уголовных дел, но и всей судебной системы в целом. Например, Председатель ВАС РФ Антон Иванов высказался недавно в пользу идеи «личного банкротства». По его мнению, этим должны заниматься арбитражные суды. Хорошо. Допустим, человек хочет или, скорее, вынужден объявить себя банкротом. Но арбитражные суды существуют только на уровне субъектов федерации. Возьмем, например, Красноярский край — «пять-шесть Франций», а человек живет в деревне в трех часах лета от Красноярска, причем человек этот также имеет право взять кредит, купить машину или снегоход, заниматься сельским хозяйством или разводить оленей. И вот он оказался в ситуации личного банкротства... Что ему делать? Летать на каждое заседание в Красноярск или, по сути, отказаться от полноценного участия в рассмотрении своего же собственного дела? Говорят: будем создавать «присутствия», т. е. отделения арбитражных судов на местах. Но их не создашь в каждой деревне. Можно создать два или четыре таких присутствия, но это опять-таки не решение проблемы в целом, тем более, что наше государство заинтересовано не в скоплении всех своих граждан в нескольких мегаполисах, а, напротив, в развитии отдаленных территорий, где должны проживать полноценные граждане — представители искомого среднего класса. В результате, едва ли не первостепенным становится вопрос физической или, если угодно, географической доступности правосудия, о котором забывают многие из тех, кто рассуждает о грядущих реформах или планирует их.
    Та же самая проблема возникает и в связи с известной концепцией создания самостоятельных административных судов. Если создавать их на уровне субъектов федерации, то такие суды становятся фактически недоступны для огромного числа населения (слишком удалены территориально). Если на уровне районных судов, то это означает, что где-нибудь на Крайнем Севере наряду с односоставным районным судом, который и так не загружен, будет действовать еще и административный судья, судья по делам о банкротстве, а, быть может, еще и судья по делам несовершеннолетних. Это же явный абсурд.
    К сожалению, когда мы говорим о судебной реформе, то чаще всего смотрим на нее из Москвы. Тут не трудно проехать пару остановок на метро или на трамвае от одного судьи к другому. Когда же мы доходим до вопросов распределения судей по всей территории, то тут возникает множество проблем сугубо технического порядка. Например, закон об административных судах до сих пор «буксует» во многом именно по этой причине (он был несколько лет назад принят в первом чтении, но с тех пор о нем ничего не слышно).
    Как обеспечить адекватную численность судей, как обеспечить разумный баланс между односоставными и многосоставными судами, между судами общей юрисдикции и судами специализированными?
    В нашей истории было две модели решения неизбежно встающей перед страной проблемы. Первая модель — имперская, дореволюционная, когда на разных территориях действовали разные законодательные, в том числе судебные, системы, объединенные лишь на верхнем уровне — уровне Правительствующего сената. В Туркестане действовала одна судебная система, на Кавказе — другая, в центре — третья и т. д. Такую модель можно назвать «правовым плюрализмом». Она позволяла учесть все или почти все особенности таких столь непохожих друг на друга регионов как Туркестан, Сибирь, Царство польское и др. Сейчас применение данной модели затруднено или вовсе невозможно по сугубо юридическим причинам — в силу конституционного принципа равенства граждан перед законом и судом, хотя, на мой взгляд, к этому принципу также можно подходить более гибко, к чему я еще вернусь.
    Вторая система — советская. Везде, в пределах, если хотите, «шаговой доступности» были созданы районные суды как некие суды «общей юрисдикции», на чьи плечи легла, по сути, вся полнота судебных функций. В каждом районе, даже самом малонаселенном, были созданы отделение милиции, прокуратура, юридическая консультация и, конечно же, «народный суд», чаще всего односоставный. При этом законодатель исходил из знаменитого европейского принципа единства гражданской и уголовной юстиции, в соответствии с которым один и тот же судья вправе рассматривать любое дело, подсудное суду. С помощью системы районных судов, при всех их недостатках, удалось все-таки достичь реальной доступности суда для всех слоев населения без исключения, причем по всем категориям дел. Хотя здесь сразу же возникла другая проблема: судья, особенно в односоставных судах, вынужден быть специалистом абсолютно во всех областях права, что объективно нереально.
    Идеального решения в сложившейся ситуации, пожалуй, не существует. На мой взгляд, в любом случае придется выбирать между двумя названными вариантами, пытаясь найти некий баланс между ними.
    С одной стороны, требуется, конечно, сохранить систему районных судов, в том числе судов односоставных. При этом их компетенцию неизбежно придется расширять, поскольку на этом уровне специализированные суды не создашь. Районному суду скорее всего придется оставаться судом одновременно и административным, и уголовным, и гражданским.
    С другой стороны, не следует сбрасывать со счета и возможность хотя бы отчасти дифференцировать судебную систему по региональному признаку, не провоцируя при этом никаких сепаратистских тенденций.
    Полезно присмотреться к практике других стран. Скажем, любопытен опыт Франции, имеющей так называемые «заморские территории» (Гваделупа, Мартиника, Новая Каледония и т.д.), очень сильно удаленные от метрополии. Когда анализируешь французские кодексы, в том числе процессуальные, то обращаешь внимание, что законодатель дифференцированно подходит к регулированию многих вопросов по сугубо территориальному признаку. Где-нибудь в конце кодекса имеется специальная глава под названием «Особенности судопроизводства на таких-то территориях», где установлены многочисленные особенности, обусловленные объективными географическими обстоятельствами.
    Такой опыт очень интересен для нас, хотя надо иметь в виду, что в той же Франции эти территории четко обособлены естественным образом. В России же дело обстоит сложнее. Как определять географические зоны, где действуют «особенности»? Не ближе 100 км к крупным населенным пунктам? Или не ближе 500 км? Это технически тяжело, хотя теоретически, наверное, возможно. Что касается контраргумента о равенстве граждан перед законом и судом, то он в данном случае преодолим, что показывает опыт той же Франции, поскольку равное отношение законодателя должно иметь место только в отношении граждан, объективно находящихся в одинаковых условиях.
    Прежде всего, нужно продумать и составить так называемую «судебную карту». Мне очень нравится этот термин — «судебная карта», который часто встречается за рубежом и который у нас известен мало. Только после того, как мы будем иметь такую карту, мы сможем научно обоснованно ответить на вопрос о том, сколько нам требуется судей и, главное, где они требуются.
    К сожалению, сейчас данная проблема по-прежнему не решена. Если взять программу развития российской судебной системы на 2008-2011 гг., то в ней нет никакой географической дифференциации. Для составителей программы, похоже, все едино: что Москва, что сибирская деревня. По крайней мере, складывается именно такое впечатление.
    Есть еще один вопрос, который меня очень волнует и который в любом случае является едва ли не центральным: уровень подготовки судей. Даже при наличии правильно составленной судебной карты, даже при глубоко продуманном соотношении односоставных и многосоставных судов, при четком определении их компетенции, все это теряет смысл, когда мы сталкиваемся с плохо образованным и малоквалифицированным судьей.
    Сейчас, на мой взгляд, уровень судей не может, в целом, не вызывать определенного беспокойства.
    У этой проблемы есть два аспекта. Во-первых, условно говоря, информационный аспект. Судья, в какой бы отдаленной точке он не находился, должен отслеживать огромный поток инфрмации: постоянно изменяющееся законодательство, практику высших судов страны, решения Конституционного суда, более того — решения Европейского суда по правам человека, по крайней мере, те из них, что вынесены в отношении России, и т. д.
    Конечно, сейчас существуют электронные базы данных, существует в конце концов Интернет. Но все ли судьи ими располагают и, главное, пользуются? Вряд ли. Кроме того, юрист должен в идеале использовать исключительно официально опубликованную информацию. Интернет при всех его достоинствах таким официальным статусом не обладает и обладать не может. Электронные базы данных —проект пока еще сугубо коммерческий. Наверное, пора создавать нечто вроде электронных кодификаций, придавать им официальный государственный статус и обеспечивать ими все суды.
    Но информационная проблема, на самом деле, далеко не самая сложная. Гораздо сложнее решить другую проблему — проблему квалификации судей, их профессиональной подготовки, прежде всего, базовой. Здесь мы уже упираемся в вопрос о качестве российского юридического образования, поскольку именно от него, главным образом, зависит уровень правовых познаний судьи. На самом деле, это огромный пласт проблем.
    У нас сейчас множество весьма сомнительных юридических вузов или так называемых «юридических факультетов». И многие из них готовят будущих судей. Дипломы этих выпускников позволяют им претендовать на такую должность. Безусловно, такая «вакханалия» юридических вузов крайне опасна для государства. Страшно не то, что «выпускники» не найдут работу на рынке. Страшно то, что, не найдя работу на этом самом «рынке», они идут на государственные должности. Это не проблема «рынка», это проблема доступа к таким ответственным профессиям как судья или прокурор.
    Немалую опасность представляет здесь и так называемая «болонская система», к которой Россия, как известно, присоединилась. Известен в этом смысле спор между Министерством образования и Высшей квалификационной коллегией судей о том, может ли человек с дипломом бакалавра (то есть проучившись в ВУЗе не 5 лет, а всего 4 года) претендовать на должность судьи. Минобраз настаивает, что, дескать, может, ссылаясь, в частности, на западный опыт. Но здесь все не так. На том же Западе, например, во Франции, нередко для занятия судейской должности даже законченного классического университетского образования (5-6 лет обучения) мало. Там если выпускник университета хочет стать судьей, он должен еще два года учиться в специализированном учебном заведении (Высшей школе магистратуры), где уже приобретаются специальные знания. И только после этого человек, успешно закончивший данное учебное заведение с его жесточайшими экзаменами, получает доступ в судейское сообщество. Такому судье можно доверять с профессиональной точки зрения.
    У нас была подобная идея. Аналогом Высшей школы магистратуры должна была стать Российская академия правосудия. Должна была, но не стала, превратившись, по сути, в обыкновенный юридический вуз, куда могут поступать выпускники средних школ.
    В результате, судьей в России может стать выпускник юридического факультета какого-нибудь «непрофильного» вуза, сдавший квалификационные экзамены (одноразовое мероприятие), с которыми может просто «повезти». Есть ли здесь гарантия профессионализма?
    В то же время к профессиональным качествам судей предъявляется все больше требований. Дело здесь не только в единстве гражданской, уголовной и административной юстиции (я имею в виду суды общей юрисдикции), что само по себе требует колоссального объема знаний, но и в «технологическом» усложнении права, которое происходит и будет происходить.
     Так что проблема не столько в количестве судей, сколько — в качественном составе судейского корпуса, а также в его правильном распределении по территории страны с учетом как необходимости определенной специализации судей и судов, так и реальной доступности суда для каждого гражданина.

Независимость судьи
Еще один очень важный вопрос: независимость судей. Здесь много разных аспектов и нюансов. Одна из важнейших проблем — процедура назначения судей.
    В теории известны две модели назначения судей: их выборность населением или собственно назначаемость.
    Назначаемость в свою очередь осуществляется либо единоличным органом (как правило, главой государства), либо органом коллегиальным. У нас имеет место некое сочетание единоличного и коллегиального назначения при естественном доминировании назначения судей президентом. Что касается коллегиального назначения, то это касается, во-первых, мировых судей, а, во-вторых, судей высших судов страны, которые назначаются Советом Федерации. Выборности судей населением (именно так формировались советские суды) у нас почти не осталось: теоретически избираться могут мировые судьи (это зависит от субъектов федерации), но, насколько мне известно, все субъекты предпочитают назначать судей решением представительного органа субъекта.
    В принципе, с точки зрения независимости судей, если брать сравнительно-правовой аспект проблемы, назначение судей выглядит оптимальным механизмом. У выборности какие недостатки? Если проводить реальные выборы (в советское время кандидат был один, поэтому выборами это было сложно назвать), то это предвыборная борьба, финансирование, быть может, даже поддержка политических партий… А долги, как известно, нужно отдавать.
    Выборность хороша, например, для классической мировой юстиции, по определению близкой к населению. Я бы сказал, для этакой «пасторальной» юстиции, увы, ушедшей в прошлое. Скажем, в XIX веке, когда степень урбанизации была незначительна, человек жил в сельской местности, где жили 10 поколений его предков, все знали его самого и его семью, он всех знал. И достойных избирали мировыми судьями. Это английская, да и русская дореволюционная система. При нынешней урбанизации и миграции, когда в крупных городах люди не знают, кто живет в соседнем подъезде, кого они могут выбирать?
    Потому назначение судей главой государства само по себе вполне нормально. Но при, как минимум, двух условиях. Во-первых, если судья назначен президентом, то в дальнейшем он должен быть несменяем и его карьера не должна зависеть от того, кто его назначил. Во-вторых, назначение судей главой государства должно пониматься не как «подбор судейских кадров» им самим или его администрацией, а как некая легитимизация судейского статуса, т. е. торжественный акт, напоминающий действия председателя Конституционного суда РФ при вступлении самого Президента в должность. Иными словами, при предварительной процедуре отбора кандидатов в судьи решающая роль должна принадлежать самому судейскому сообществу, но никак не администрации Президента. В чем проблема назначаемости в России? В том, что формально судейское сообщество вроде есть, но все решается на уровне администрации Президента, причем чисто бюрократическим путем. Или, допустим, на уровне полномочных представителей Президента в округах. В такой ситуации часто назначают не честных и бескомпромиссных (они опасны), а лояльных или принадлежащих к тому же «клану».
    За фразой Конституции и Закона о статусе судей «судьи назначаются Президентом» скрыт реальный механизм, самим законом не предусмотренный. Формально все прописано вроде бы правильно, но получается, что для университетских экзаменов мы имеем один уровень регулирования, а в жизни существует совсем другой. Почему так? Да потому что у нас реально осуществляется не назначение, а «подбор» судей исполнительной властью. Например, французский Президент утверждает то, что решило судейское сообщество, его администрация не имеет к этому никакого отношения.
    Аспекты карьерного роста судей также затрагивают вопросы их независимости. Тут есть огромная проблема — проблема внутренней бюрократизации судейского сообщества, которая становится все больше и больше. Судьи стали чиновниками. Роль председателей судов у нас гипертрофирована до неприличия, существует прохождение судьями разнообразных аттестаций и т. д. Возьмем, например, трехлетний испытательный срок (сначала судья назначается на 3 года, а уже затем становится несменяем). Все прекрасно понимают, что в течение этих трех лет судья абсолютно зависим. Достаточно сказать, что когда его будут утверждать окончательно, необходим документ под названием «Характеристика председателя суда». В такой ситуации председатель суда является не коллегой (латинская формула primus inter pares, т. е. первый среди равных), а обыкновенным «начальником». Это совершенно недопустимо. Независимость судей — это в том числе независимость «внутри системы», т. е. отсутствие у судьи «начальников». Председатель суда должен руководить аппаратом суда, но не судьями.
    Мы часто и справедливо говорим о «внешней» зависимости судей, но, по-моему, забываем и об их «внутренней» зависимости, поэтому я постарался заострить внимание именно на этом.
    Надо переломить традиции внутреннего устройства судейского сообщества. Преобладающая роль председателя, летучки, совещания, аттестации, показатели «качества работы»; сколько у тебя обвинительных приговоров, сколько оправдательных, почему, как ты борешься с преступностью и т. д. Всего этого не должно быть, иначе никакой реальной независимости не будет.
    Как ни странно, но причина такой бюрократизации судейского сообщества отчасти заложена законом. При всех его положительных характеристиках там много того, что создает бюрократические наслоения. Это очень вредно для нашей судебной системы.
    Широко и подробно, к сожалению, этот вопрос почти не обсуждается. Есть некоторые публикации, есть отдельные специалисты, указывающие на подобные недостатки. Но бюрократизация разъедает судейский корпус все больше и больше. О какой независимости мы можем говорить?! Решения суда становятся предсказуемы, и это страшно. Особенно предсказуемы они в уголовных делах. Количество оправдательных приговоров, которых в стране менее одного процента, ужасает. Впрочем, мы подходим уже к другой проблеме.

Обвинительный уклон правосудия
Почему в судах существует обвинительный уклон? Почему смехотворно количество оправдательных приговоров?
    В принципе, если исходить из некоего «Острова Утопия» в стиле Томаса Мора, я могу предположить, что любая нормальная процессуальная система стремится к нулю оправдательных приговоров. Если рассматривать это на уровне простой логики, то в некоем «идеальном обществе» оправдательных приговоров не должно быть вовсе, поскольку качественно и безупречно работают механизмы уголовной юстиции на более ранних стадиях. Дела возбуждаются обосновано, обвинения предъявляются вовремя, расследования проводятся качественно. Дела, где обвинение предъявлено невиновным, просто-напросто не поступают в суды, поскольку не существуют в природе, поэтому оправдывать некого. Но мы-то прекрасно понимаем и знаем, что наше следствие весьма далеко от такого «Острова Утопия», далеко от красивых идеалов. Ни в одном обществе механизмы уголовной юстиции не работают идеально. У нас подавно, о чем нам время от времени объявляют вполне официально. Значит, наш уровень оправдательных приговоров просто говорит о том, что реального правосудия, по крайней мере, по уголовным делам, фактически нет. Суд представляет собой «конвейер», штампующий «нужные» и привычные решения. Происходит это по разным причинам, но прежде всего — по бюрократическим.
    Я далек от мысли, что в каждом приговоре районного суда присутствует политический интерес. Конечно, нет! Возможно, на каких-то верхних этажах уголовной юстиции многие вещи предсказуемы; возможно, там имеет место политический заказ — так называемое «басманное правосудие». Но все-таки в большинстве районных судов этого нет. Там чаще всего имеют дело с преступлениями, в которых политического интереса как такового нет. В данной ситуации главная проблема — именно в бюрократической системе. Оправдательный приговор в такой системе почему-то считается неким ЧП. Но почему? С точки зрения реального правосудия, это абсурд.
    Чтобы обрести, наконец, реальное правосудие, необходимо опять-таки демонтировать внутреннюю бюрократическую систему. Возьмем, например, западные страны. Скажем, судья вынес пятьдесят процентов оправдательных приговоров. Ну и что? Да ничего страшного! Это право судьи. Никто же не ругает профессора за то, что тот поставил десять или двадцать двоек.
    В России же мы заранее знаем: что бы ни утверждали в суде десять обыкновенных свидетелей, слово милиционера всегда перевесит только потому, что он — милиционер. Это и есть бюрократизация...
    Большинству нынешних судей, к сожалению, проще работать в бюрократической системе, они встроены в нее. Они — чиновники, а не судьи. Они не те, кто ищет справедливости. Не те, кто оценивает доказательства по совести и внутреннему убеждению. Они штампуют приговоры, штампуют решения о заключении под стражу. Такие люди не должны быть судьями, а система не должна быть бюрократизирована.
    Но дело, конечно, отнюдь не только в персоналиях судей. Упрощать проблему не стоит. Существует немало иных обстоятельств, приводящих к такому состоянию правосудия. Например, у нас даже так называемый «новый» УПК отнюдь не по всем параметрам соответствует современным представлениям об уголовном процессе, что значительно осложняет работу судей, которым подчас даже некогда писать оправдательные приговоры или «особые мнения». Обвинительный-то приговор писать фактически не надо: отсканировал текст обвинительного заключения, чуть-чуть подредактировал и... готово.
Но процессуальные проблемы — это отдельная тема. Здесь же остается только вновь призвать к отходу от бюрократических «традиций». Конечно же, нужна политическая воля. Без нее не обойтись, особенно в России.
    В заключение не могу не отметить, что суд присяжных оправдывают сегодня каждого пятого, вынося примерно двадцать процентов оправдательных приговоров. Почему так происходит? Потому что присяжные — обыкновенные граждане, которые не встроены в бюрократическую систему. И оказывается, что они по-настоящему слушают обе стороны процесса, в том числе защиту. Получается, что суд присяжных при всех его хорошо известных недостатках представляет собой редкий элемент подлинного правосудия в сегодняшней России. В принципе, я неоднозначно отношусь к данному институту. Но не так давно я пришел к выводу, что на нынешнем историческом этапе суд присяжных играет позитивную роль. Он ведет к нормальному правосудию. Возвращает необходимую характеристику судебного процесса — его непредсказуемость в лучшем смысле этого слова!