Европейский суд

ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
Международный орган, юрисдикция которого распространяется на все государства — члены Совета Европы, ратифицировавшие Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод, и включает все вопросы, относящиеся к толкованию и применению Конвенции, в том числе межгосударственные дела и жалобы отдельных лиц.

Его защита распространяется на граждан России с 5 мая 1998 года.

Прежде всего — о причинах принятия 14-го протокола к Европейской конвенции о защите прав человека, которые собственно к России не имеют никакого отношения. Причины эти достаточно просты. Они отражают институциональный кризис, с которым Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) в Страсбурге столкнулся в последние годы.

Достаточно сказать, что с 1950-го (год основания) и до 1998 года (год вступления в силу 11-го протокола) ЕСПЧ вынес 38 389 решений. А после 1998 года в течение каких-то пяти лет (до 2003 года) ЕСПЧ вынес уже 61 633 решения. Резкий рост дел объясняется в основном принятием упомянутого 11-й протокола, расширившего для частных лиц возможность непосредственного обращения в Cтрасбургский суд (минуя промежуточные инстанции). Кроме того, нельзя забывать, что изначальные механизмы задумывались только для жителей Западной Европы и не были рассчитаны на поток дел, хлынувших из Восточной после падения «стены» (так, например, в 1990 году в ЕСПЧ поступило 5 279 жалоб, а в 2002 году — 34 546). При этом «младоевропейцы» присылали на рассмотрение документы с крайне низким уровнем подготовки — примерно 90 процентов из них признавалось «неприемлемыми». В результате громоздкий страсбургский механизм в подавляющем большинстве случаев работал вхолостую.

Со всем этим надо было что-то делать.

Упомяну еще один нюанс — сомнительную тактику многих новых членов Совета Европы (включая Россию), которые предпочитали проигрывать в Страсбурге единичные дела, а не проводить институциональные системные реформы. Иными словами, они выплачивали конкретной жертве умеренную сумму по проигранному делу, после чего… не делали ровным счетом ничего. В результате плодились «дела-близнецы», заполнявшие ЕСПЧ и едва ли не блокировавшие его работу. Больше половины вынесенных Страсбургом решений касались именно таких дел. Цифра немыслимая до 1990 года, когда государства почти всегда незамедлительно реагировали на любое решение ЕСПЧ, в силу чего повторные жалобы по аналогичной проблеме встречались относительно редко.

Разработка и принятие 14-го протокола в такой ситуации объясняются элементарно просто, а сам «таинственный протокол» есть лишь техническое процессуальное средство преодолеть все отмеченные проблемы. Да и дата его принятия (2004 год) достаточно красноречива: пяти лет, прошедших после принятия 11-го протокола (1998—2003), оказалось достаточно, чтобы понять: с таким наплывом дел Европейский суд не справится, и система под их тяжестью просто рухнет.

Что нового внес в систему 14-й протокол? Если не вдаваться в детали, я бы выделила три основные позиции, непосредственно касающиеся России. 

Во-первых, введение единоличного (одним судьей) порядка принятия решения о «приемлемости» жалобы (ранее требовалось решение «тройки», делегированных палатой суда).

Во-вторых, рассмотрение дел по существу коллегией из трех судей, то есть в упрощенном порядке, но только в том случае, если речь идет о повторяющихся жалобах, поданных по давно разрешенным Страсбургом проблемам (критерий наличия «устоявшейся судебной практики») — раньше также требовалось заседание целой «палаты» из семи судей.

В-третьих, наделение Комитета министров Совета Европы дополнительными полномочиями по оказанию давления на государства, чтобы они все-таки исполняли решения по проигранным делам, проводили соответствующие реформы, а не откупались незначительными суммами компенсации морального вреда.

Как видно, любое из положений 14-го протокола легко логически объяснимо (достаточно ознакомиться с приведенными выше цифрами) и объясняется чем угодно, но никак не желанием доставить неприятности исключительно России, покуситься на ее суверенитет и так далее. Страсбург просто-напросто хотел сделать систему процессуально приспособленной к новым реалиям.

В такой ситуации позицию российского руководства, в течение шести лет блокировавшего проведение реформы, можно объяснить лишь наличием у него прямо противоположных устремлений. Ведь официальные российские аргументы о том, что реформа «не соответствует нашему законодательству», «ущемляет интересы России» и так далее, можно воспринимать исключительно иронически.

Что именно не соответствует здесь российскому законодательству и ущемляет интересы России? Сама идея справедливого правосудия? Наличие эффективных механизмов защиты прав человека? Принцип независимости судебной власти? На эти вопросы никто, разумеется, ответ в российском истеблишменте дать не мог и не хотел. В этом смысле в Европе все прекрасно понимали: российское руководство выстраивает «властную судебную вертикаль», далекую самой идее правосудия, и рассматривает ЕСПЧ как своего рода «кость в горле» — единственный неподконтрольный Кремлю судебный механизм, доступный российским гражданам. Москва просто-напросто не была заинтересована в нормализации работы страсбургского суда. Именно так европейцы воспринимали ее позицию.

И вдруг в январе 2010 года Россия, продолжающая выстраивать «судебно-властную вертикаль», ратифицирует 14-й протокол и дает «зеленый свет» реформе. Что же могло произойти?

Официальное объяснение Кремля опять-таки вызывает сомнения. Мы помним, что в Москве торжественно объявили о большой дипломатической победе. Дескать, теперь Россия может настаивать на том, чтобы в состав любой «судебной тройки», рассматривающей дела в упрощенном порядке, обязательно входил российский судья, что спасает российский суверенитет от «гнусных» европейских поползновений на него и так далее. Европа якобы приняла российское предложение, согласилась на компромисс, в силу чего отпали препятствия для ратификации Москвой 14-го протокола.

Все это так. У России действительно есть право на введение в состав «судебной тройки» своего судьи. Подписанию протокола действительно предшествовали многочисленные дипломатические рауты, в ходе которых европейцы покорно кивали в ответ на «требования» Москвы. Но… делать им это было вовсе не сложно, так как соответствующие оговорки и положения отнюдь не добыты Кремлем в ходе дипломатических баталий, а предусмотрены его первоначальным текстом, не говоря уже об официальной объяснительной записке к протоколу, составленной в 2004 году Комитетом министров Совета Европы. Право назначать в «тройку» своего представителя есть у любого государства, и его никто никогда не оспаривал.

Как тогда понимать аргументы Москвы? Можно, конечно, предположить, что в России не оказалось специалистов, изучивших (на протяжении шести лет!) все касающиеся 14-го протокола документы, а «дипломатические баталии» свелись к лекции, прочитанной представителями Совета Европы российским руководителям. После чего последние, как нерадивые студенты, все поняли, успокоились и ратифицировали протокол. В это, конечно, верится с трудом. Но тогда официальная аргументация Москвы теряет свой смысл и становится лишь рассчитанным на неспециалиста «прикрытием», скрывающим что-то другое. В чем же истинные причины изменения позиции Кремля?

В российской аналитике попадаются даже конспирологические версии о том, что Кремль заключил тайный пакт с Советом Европы по принципу «ратификация 14-го протокола в обмен на благоприятное решение по делу ЮКОСа (напомним, оно в очередной раз назначено в Страсбурге к слушанию на март 2010). Это, конечно, полный абсурд. Каждый человек, мало-мальски знающий современную Европу, понимает, что для любого европейца, не только заключившего подобный пакт, но просто подумавшего о возможности его заключения, это означает почти немедленную политическую и карьерную «смерть».

Думается, что на самом деле долгожданная ратификация вовсе не связана с делом ЮКОСа. Оно просто стало для Москвы прекрасным поводом наконец-то глубоко просчитать все возможные варианты и убедиться, что 14-й протокол сам по себе не таит для нее никакой опасности — ни в деле ЮКОСа, ни в других политически значимых делах.

Что на самом деле изменилось с ратификацией 14-го протокола? Ровным счетом ничего. Москва и раньше не могла повлиять на решения ЕСПЧ, не сможет и сейчас. Единственное средство, применяемое представителями России в ЕСПЧ по политически чувствительным делам, — это затягивать процесс с помощью болезней, отводов и самоотводов российского судьи, как уже много раз бывало и раньше. Но этот метод возможен и после ратификации 14-го протокола.

Представим себе новую процедуру, задуманную еще в 2004 году. Государство уведомляется обо всех жалобах против него. По интересующим его делам оно вправе просить суд включить своего судью в «тройку». Решение «тройки» принимается только при единогласии. Если один из судей возражает (предположим, российский судья), то дело передается в палату из семи судей, то есть рассматривается в том же порядке и в том же составе, что и раньше. Где же здесь для Москвы подводные камни? Видимо, убедившись, что их нет, Кремль и решил ратифицировать 14-й протокол.

14-й протокол стал прекрасной возможностью, ничем не рискуя (по крайней мере оставаясь на «нулевом варианте») и не начиная системную судебную реформу, в очередной раз продемонстрировать миру реформаторские устремления нынешней российской власти. Это особенно важно в условиях определенного внешне- и внутриполитического давления, которое в последнее время испытывает Кремль, ведь от него судебной реформы требуют сейчас едва ли не все — от российского бизнеса до президента США Обамы. Теперь по крайней мере будет что ответить на очередном саммите Россия — Евросоюз на вопрос, какова судьба европейского плана помощи правовой модернизации России и почему Москва столь упорно отвергает любые попытки сближения российской правовой системы с европейской (на конкретном уровне, а не на уровне разговоров).

И последнее. Любые политико-юридические «расклады» и «расчеты» всегда имеют свои четкие пределы. Право — это много более сложный феномен, нежели принято думать. Каковы бы ни были причины ратификации Кремлем 14-й протокола, я не уверена, что сейчас можно предсказать и просчитать все ее последствия. В Европе в отличие от России к этому и не стремятся. С институциональной точки зрения реформа логична, и этого достаточно. В остальном все как в театре: когда в начале пьесы на сцене появляется ружье, то оно непременно выстрелит. Другое дело, что пока мы не знаем, в каком именно акте пьесы это произойдет.