Не побоюсь сказать за всех нас — чего уж лукавить — в каждом из нас сидела надежда. Она иногда отдалялась, иногда приближалась, но она была. Уж очень нам всем нравился этот веселый, все понимающий и смеющийся над прокурорами судья Виктор Данилкин. Два года он задавал тон, ритм всем нам, показывал свое ролевое «Я» в процессе, доказывал, что именно он — хозяин, а не прокуроры и те, кто за ними стоит. Он даже иногда ругался на гособвинителей, срывался, бил молотком по столу… Вы когда-нибудь в каком-нибудь московском суде такое видели? То-то же…
Нет, конечно, были у Данилкина и минусы. Мы неоднократно о них писали, говорили. Но в то же время нам казалось, что он может совершить подвиг… Может — потому что чисто внешне он выглядел необычным судьей. Вежлив, доброжелателен, предельно внимательно выслушивающий подсудимых, с нескрываемым, как казалось, интересом. Судья старался их понять, мучился когда не понимал сложных финансовых вопросов, которые поднимал Лебедев, или сложных вопросов нефтянки, знатоком коей является Ходорковский… А уж когда они читали суду свои длинные лекции (показания), это был праздник не только для публики, но и для Данилкина. На его лице была гордость за себя, за профессию, за них, за свою причастность ко всему этому…
Помимо того что судья смеялся над прокурорами вместе с залом, он еще и делал им замечания. Не часто, но… Но иногда представители обвинения так его доводили, что он на них кричал… Мелочи, да. Но не в каждом суде такие мелочи есть. А по сути — ни в одном.
Я помню, как-то Гульчехра Ибрагимова решила переписать личные данные некоторых из зрителей процесса. Просто спустилась на проходную к охране и потребовала их фамилии, данные и тому подобное. Ей чем-то не угодили эти люди. Охрана данных прокурору не дала и рассказала обо всем нам. Мы, само собой, отправились к Данилкину как к председателю суда. «Совсем с ума сошла», — промолвил он. Данных Ибрагимовой так и не выдали…
«Необычный по нынешним меркам судья», — иногда говорили мы.
Еще нам казалось, что он реально хочет разобраться в деле. Он часто задумывался, слушая Ходорковского и Лебедева. Опускал голову, когда они называли прямых заказчиков дела… Опускал, как бы умоляя: «Давайте, не будем. Я и так все понимаю»…
В общем, Виктор Данилкин внушал нам маленький, но оптимизм. Надежду.
В понедельник, 27 декабря 2010 года, все надежды рухнули в одночасье. С первого вступительного слова судьи, когда он приступил к оглашению приговора:
— Суд установил, что Ходорковский и Лебедев совершили хищение нефти путем присвоения.
Не «согласно обвинению», а «суд установил», именно суд.
Читал судья без интонаций, быстро, еле слышно, заглатывая слова, спеша… Но, как вскоре выяснилось, не свой приговор. И даже не приговор вовсе, а… обвинительное заключение прокуратуры.
Я раньше слышала, что такое бывает в 90 процентов российских судов: судья переписывает обвинительное заключение, переданное ему прокуратурой, и выдает его за приговор. Я лишь слышала об этом. А теперь…
Мои старшие коллеги-журналисты, гораздо опытнее меня, принесли с собой то самое обвинительное заключение Генпрокуратуры по второму делу Ходорковского и Лебедева, раскрыли и сверяли его по буквам, по запятым с тем, что читал Данилкин. Калька. Идентичность абсолютная. Некоторые моменты судья пропускал. Ну, и конечно, вместо слов «по данным следствия», вставлял «суд установил»…
Я столкнулась воочию с этим впервые. Не скрою — ударило по мозгам.
— Как же так, ребята. Как же? — спрашивала я своих более опытных коллег.
— Успокойся. Почти для каждого суда — это норма. Ну норма это, пойми… Люди на этом руку набили, — отвечали они.
А Данилкин нам вещал о том, как Ходорковский и Лебедев обманывали аудитора PricewaterhouseCoopers, предоставляя компании недостоверные финансовые отчетности. Рассказывал о том, как они пудрили мозги своим сотрудникам и склоняли их к вступлению в «организованную группу». О том, как руководили этой группой, совершали хищение нефти, «выводили за рубеж похищенные деньги», — словом, претворяли в жизнь план «по совершению преступлений».
Так и читал Данилкин, так и выезжал в своем «приговоре» на криминализированных штампах прокуратуры, от которых ранее кривил лицо, над которыми смеялся вместе с залом.
Но теперь он лица не кривил и с залом не смеялся. Почему-то не смеялся теперь и зал… Ведь это был уже совсем другой Виктор Данилкин. Он стал обычным чиновником, обычным председателем районного суда Москвы, судьей, каких тысячи по всей России… Он был бледным, невыспавшимся, затюканным работой, начальством…
Однако мне судью было не жаль. Хотя, как и многие, я не сомневалась — давление на него наверняка оказывалось. И все-таки сейчас не 1937-й год. У каждого есть выбор: или сподличать, или нет. Третьего не дано. Данилкин талантливый юрист, бывший следователь. Почему бы не стать адвокатом, если попрут из судей? А уж если прессинг сильный, с намеками «а у вас же дети», заяви об этом. Через адвокатов, через СМИ… Но он выбрал другой путь.
Прокуроры слушали свое обвинительное заключение в исполнении Данилкина равнодушно. Шохин изучал какие-то рисунки в компьютере, Смирнов засыпал, Ибрагимова рассматривала кольца на своих пальчиках. И только прокурор Лахтин занимался делом, а именно: сверял читаемое судьей с обвинительным заключением… С ручкой следил за каждым абзацем, где пропускает судья, где обобщает, как обобщает тот или иной следовательский пассаж. Прямо на глазах у всех: журналистов, адвокатов, подсудимых.
— 183-ю читает сейчас, — подсказывала Лахтину Ибрагимова, и тот открывал 183-ю…
В седьмом часу вечера судья перешел к доводам подсудимых. Уделил им аж 30 минут. Основной пассаж: вины по всем инкриминируемым эпизодам — хищении акций, нефти и легализации — не признали, заявив, что выдвинутые обвинения не доказаны. Данилкин заявил, что это неправда, что все доказано, что «вина подсудимых подтверждается представленными в ходе судебного разбирательства доказательствами». Вот, собственно, и все…
Михаил Ходорковский и Платон Лебедев, слушая судью, были внешне спокойны. Задумывались, что-то читали, записывали. Лебедев улыбался чаще. Ходорковский выглядел уставшим и, кажется, еще больше поседевшим…
…В этот день в суде как-то особенно остро чувствовалась безнадежность. Вот приставы выгнали из зала жену Михаила Борисовича с дочкой. Якобы они громко разговаривали. У журналистов в зале трансляции вырубили эту самую трансляцию. Как было сообщено администрацией суда, «по личному распоряжению Данилкина». Почему он так не хотел, чтобы его увидело больше журналистов?..
И все время хотелось крикнуть судье: «Так же нельзя! Нельзя вместо приговора читать обвинительное заключение!..» Но никто не кричал. Не положено.
Кричали в этот день лишь на улице. Простой народ. Тысяча, полторы тысячи людей, собравшихся возле окон суда кто с самодельным плакатом, кто с фотографиями экс-руководителей ЮКОСа. Они требовали одного: правосудного вердикта. И выкрикивали имя того, кто позволил себе решать судьбы подсудимых раньше этого вердикта.
— «Путин — позор России»! «Раз, два, три — Путин уходи!»…
Кричали специально громкого, чтобы было слышно в зале, где оглашался так называемый приговор. И их было хорошо слышно. Но Данилкин, тараторя текст обвинительного заключения, не обращал внимания на шум за окном. Прокуроры тоже делали вид, что ничего не слышат. А вот «аквариум» — наоборот…
Когда народ на улице узнал, что приговор обвинительный, то начал кричать, что есть мочи одно простое слово, обращенное к тому, на кого они еще несколько часов назад надеялись:
— Позор! Позор! Позор!
Но судья опять делал вид, что не слышит...