Российские наследники Плевако медленно, но верно превращаются в правозащитников и политиков, отстаивающих интересы своих клиентов не только в суде, но и в глазах широких слоев граждан. Конечно, речь не идет обо всех адвокатах поголовно, но об очень и очень многих. Вадим Прохоров, Анатолий Кучерена, Елена Лукьянова, Дмитрий Аграновский, Марк Фейгин, Генри Резник, Юрий Иванов — да всех и не перечислить — давно уже воспринимаются как общественные деятели.
Нельзя сказать, что это исключительное российское новшество. Адвокатами были и Линкольн, и Робеспьер, и Керенский, и Кастро, да и Ленин провел несколько процессов. Но их путь в политику был связан прежде всего с их личными качествами от харизмы до ораторских талантов. А в нашей стране, похоже, у защитников просто нет иного выхода: о состязательности правосудия речи давно уже не идет, вот и приходится апеллировать к общественному мнению, вместо того чтобы в рамках юриспруденции доказывать невиновность подзащитного или ошибки следствия, как это бывает в США.
В Штатах, кстати, и сторона обвинения не менее известна гражданам. Многих прокуроров знают по именам и выигранным делам, они такие же медиаперсоны, что превращает судебный процесс и околосудебные дискуссии в увлекательнейшую, но равную войну сторон, за которой следят тысячи людей. Так было, например, с делом О. Джей Симпсона, да и с множеством других громких процессов.
В России ни о каком равном противоборстве сторон давно никто не вспоминает. Кто может сходу назвать пару прокуроров, кроме генерального? Очень часто суд, особенно в делах политических, доводы защиты при вынесении приговора вообще не учитывает. Проштампованные где-то наверху (то ли в вышестоящей инстанции, то ли в Кремле зависит от значимости дела) приговоры почти на 90 процентов копируют обвинительные заключения прокуратуры.
Вот и приходится адвокатам идти на радио и в газеты, писать в «Твиттер» и «Фейсбук» то, что они по закону должны объяснять судье: юридические нормы, особенности трактовки законов и так далее.
Далеко за примерами ходить не надо: самый свежий из них — процесс против Pussy Riot, самый громкий — «дело ЮКОСа». Политических процессов у нас формально не было со времен попытки запрета КПСС, но по факту их множество. И в них роль защитника в ее классическом, установленном законом понимании сведена к минимуму.
Но есть и другая сторона медали: привыкнув к заказным делам, где под уголовную статью можно привести все что угодно (вспомним дело о Манежке и свежее «Болотное»), читающая публика априори перестала доверять стороне обвинения. Даже если та по всем статьям права. И защита стала этим успешно пользоваться. Ей достаточно объявить о давлении власти и «заказухе», чтобы обеспечить возмущение Рунета. И в этом случае гнев государственной машины: мол, как так, это же преступник, опасный и для вас, звучит в никуда.
Комментирует Сергей Беляк, адвокат
Адвокат — публичный человек, часто адвокаты выступают перед журналистами, дают интервью, комментируют. Так было всегда, и сейчас это есть. В меньшей степени это было в советское время, когда адвокатура была загнана в угол и главным действующим лицом на процессе являлся прокурор. Но так было в Российской империи после введения суда присяжных. Знаменитые адвокаты — Плевако и Кони — публиковали свои речи. Это было в новинку для России, и тогда многие критиковали их за «самопиар», как сейчас бы сказали.
Поэтому то, что происходит сейчас, не ново. Адвокаты в свободном обществе так себя и ведут. Правда, на Западе это направление деятельности адвоката — как гражданина, а не просто судебного адвоката — проявляется в меньшей степени. У нас же это делается с перехлестом.
У нас адвокаты от бессилия что-либо изменить, реально помочь, вынуждены обращаться к публике. Мы имели примеры: когда идет процесс, в конце очередного заседания кто-то из адвокатов подходит к клетке, говорит с подсудимыми, а кто-то бежит на улицу, дает интервью прессе. На Западе это есть, но не в такой форме. Там адвокаты уповают на закон, надеются на свои силы и действительно могут развернуть процесс, а в России очень часто от бессилия адвокаты начинают заниматься самопиаром, правозащитной, оппозиционной деятельностью. Это происходит от неспособности — не адвокатов, а самой системы — выполнять свои функции.
Когда адвокат еще до завершения процесса говорит, что процесс они проиграли и будут обращаться в Европейский суд по правам человека, дойдут да председателя ООН, к инопланетянам будут обращаться, для профессионала это смешно. Но это смех сквозь слезы. Понятно, что это делается от бессилия. ЕСПЧ не поможет: ну взыщут две-три тыс. евро за то, что человек содержался в ненадлежащих условиях, но решения суда не отменят. Наша система не стыкуется с западной. Наше законодательство устроено так, что мы своим лаптем щи хлебаем и никто не лезьте со своим уставом в наш монастырь.
Российские законы должны быть приведены в соответствие с мировой практикой. Точнее, с Европой, раз уж мы европейская страна. Не с Азией, куда нас некоторые тянут. В Азии другое законодательство, там другое отношение к человеку, к жизни, смерти, преодолению трудностей, и равняться на тюрьмы Таиланда, на систему Южной Кореи, не говоря уж о Северной, не годится.
А если бы наши законы были приведены в соответствие с европейскими законами и практикой, если бы наши суды безукоснительно выполняли постановления ЕСПЧ, Совета Европы — тогда адвокатам не было бы необходимости во всеуслышание обращаться в ПАСЕ, Страсбургский суд и так далее.
Материал подготовили: Мария Пономарева, Владимир Титов, Александр Газов