— В последнее время многие разочарованы в действенности стратегии голосования за любую партию, кроме «Единой России». Есть мнение, что, участвуя в выборах таким образом, невозможно выразить вотум недоверия политике Кремля — ведь и КПРФ, и ЛДПР, и вся остальная «системная оппозиция» превратилась в часть политики власти, и, голосуя за них, мы голосуем лишь за то, что они, а не единороссы будут претворять в жизнь либо всячески поддерживать политику Владимира Путина на федеральном, региональном и местном уровне. Оправдана ли, на ваш взгляд, такая точка зрения?
В начале 2012 года были некоторые признаки того, что власть делает политтехнологический маневр и готова согласиться на отказ от монополии «Единой России», а Владимир Путин перейдет в статус надпартийного национального лидера. И в этой конструкции победа любой из системных партий не воспринималась бы как поражение лично Путина. Были определенные соответствующие признаки: Путин сложил с себя функции лидера «Единой России» и переложил эту ношу на Медведева, во время предвыборной кампании Путина не использовалась символика «Единой России» и так далее.
По истечении двух лет можно констатировать, что власть от этой концепции отказалась. Она вернулась к той стратегии, которая была у нее при Владиславе Суркове, условно в 2007— 2011 годах: на любых более-менее крупных и даже желательно на мелких, уровня среднего муниципалитета, выборах должен побеждать кандидат от «Единой России», а его поражение является нонсенсом, эксцессом, за который виновные должны нести ответственность. А системным партиям позволяется быть в очевидном меньшинстве в федеральных, региональных, муниципальных законодательных органах, но они не должны руководить органами исполнительной власти.
Частью возрождения этой концепции являются попытки отменить выборы мэров, прямо нарушая, кстати, предвыборное заявление Путина февраля 2012 года о том, что мэры должны всенародно избираться. Власть, во-первых, не хочет делиться финансовым ресурсом даже с системными партиями, а мы понимаем, что региональная и муниципальная власть — это определенный финансовый ресурс. И, во-вторых, власть не хочет выпускать из своих рук контроль над избирательными комиссиями и избирательным процессом, что чисто технологически упирается в контроль над муниципальными органами власти. Грубо говоря, все эти бюджетники, которые сидят в участковых избирательных комиссиях, и должны «правильно» считать голоса: они кому подчиняются, кто их фактических начальник, кто их может уволить? Они подчиняются главе муниципалитета.
Поэтому мы вполне можем использовать вновь стратегию голосования в пользу любого кандидата против «Единой России» в качестве тарана, как технологическую возможность, которая нам удобна, которая в наших интересах.
Самого этого кандидата мы можем подбирать на региональном и муниципальном уровне по его личным человеческим достоинствам, и в данном случае неважна его партийная принадлежность — в КПРФ ли он, в «Гражданской платформе» или в «Яблоке».
Понятно, что мы приветствуем участие в выборах независимых партий и независимых политиков и считали бы это более предпочтительным, чем стратегию голосования за любую партию, кроме «Единой России», но нужно быть реалистами. Мы понимаем, что поправки в партийное законодательство, поправки по федеральным выборам, поправки, которые уже приняты в первом чтении по региональным выборам (как раз для выборов в Мосгордуму), могут прикрыть это окно возможностей.
— С какими проблемами несистемная оппозиция может столкнуться на выборах в ближайшем будущем?
Электорат непарламентской оппозиции оказался четко привязан к электоральному циклу. Его мобилизация происходит под федеральные выборы. Это было и в 2007 году, когда до выборов проходили массовые (по тем временам) «Марши несогласных», но, как только парламентские и президентские выборы прошли, уровень этих маршей упал в десять раз и сократился до каких-то нескольких сотен человек, так как люди были разочарованы: мол, ничего добиться не удалось.
Оппозиция по итогам цикла 2011 года сумела многого добиться: показать, что в стране все не так хорошо, показать, что в стране много недовольных — падение результата «Единой России» на уровень менее пятидесяти процентов имело важное символическое значение.
Нельзя отрицать, что была и некоторая оттепель: в виде возврата к губернаторским выборам, хоть и в несколько урезанном формате, достаточно масштабного в течение этих двух лет доступа оппозиционных кандидатов к выборам. Например, участие Алексея Навального в каких-либо выборах где-то летом 2011 года находилось совершенно за пределами области допустимых значений.
Но несистемной оппозиции не удалось за время этой относительной оттепели 2012—2013 годов нагулять жирок. Ее электорат оказался не особо заинтересованным местными проблемами, а, когда Владимира Путина не удалось убрать в 2012 году, он впал в спячку. Мы видим, что на федеральных выборах явка две трети голосов, а на региональных и муниципальных выборах, даже таких ярких, как избирательная кампания на пост мэра Москвы, явка — всего лишь треть голосов. Это очевидная проблема оппозиции, которая воспрепятствовала ей укрепиться настолько, чтобы уже сейчас стать полноценным избирательным игроком.
Плюс есть фактор госфинансирования. Я напомню, что партии, преодолевшие на парламентских выборах трехпроцентный барьер (это четыре парламентские партии плюс «Яблоко»), получают от государства десятки миллионов рублей в год на свою деятельность. Это миллионы долларов. Прочие партии этой привилегии лишены, что тоже делает конкуренцию не вполне равной.
Наконец, самый главный вопрос, адресованный мною людям, которые мне оппонируют по части поведения на выборах. Я, друзья, не вижу у вас альтернативной стратегии. Я готов бы был ее обсуждать, если бы она была.
— Ну, как правило, кивают на некоторый успешный зарубежный опыт последних десяти лет…
Да, обычно под альтернативной стратегией понимается то, что мы должны сменить власть примерно тем путем, как это произошло в Грузии, Киргизии, на Украине. Но выборы же этого не исключают, а наоборот, являются хорошим поводом, хорошим основанием для этого. Хотя второй раз в Киргизии и второй раз на Украине события произошли вне контекста выборов.
Но в любом случае тот сценарий, который называют «грузинско-киргизско-украинским», никак не противоречит стратегии «голосуй за любую партию, кроме «Единой России», а напротив, ее дополняет. Если «Единая Россия» на выборах получит мало голосов (условно, не 49 процентов, а 30, что и является, на мой взгляд, ее реальным рейтингом), то это хороший повод и хорошее подспорье для вот этого второго варианта.
Какого-либо третьего осмысленного варианта я не вижу.
Поэтому сторонникам разных мнений в оппозиции относительно тактики ее поведения нужно толерантно относиться друг к другу, говорить на языке аргументов и фактов, а не эмоций, типа «да сколько можно!», «а все равно на выборах ничего не получится!». Такая психология ведет на кухню, к тупику и поражению. Мы не знаем, сколько нам потребуется попыток, для того чтобы сменить власть в России. В Сербии это заняло десять лет, и потребовалось четыре попытки, лишь четвертая оказалась последней. Так что нам всем, как говорится, нужно быть людьми длинной воли.
— И все же можно ли мобилизовать вновь под эту стратегию сторонников оппозиции, которые наблюдали, что вытворяла избранная ими ровно таким образом Госдума в 2012—2014 годах? Многие люди, когда им говорят о КПРФ, сразу вспоминают голосование коммунистов по запрету на усыновление детей американцами, голосование по «иностранным агентам». При упоминании о «Справедливой России» в памяти сразу всплывает Мизулина, а при мысли об ЛДПР — уже не только Жириновский, но и Луговой. Как при наличии такого негативного опыта втолковать идею о политической целесообразности сохранения данной стратегии?
Тут ответ простой: я не призываю голосовать за любую парламентскую партию, кроме «Единой России». Я призываю голосовать за вообще любую партию, кроме «Единой России». Есть «Яблоко», есть партия Прохорова, есть небольшие зарегистрированные партии — им невозможно предъявить такого упрека. Кроме того, мы помним, что целый ряд депутатов и от «Справедливой России» и от КПРФ не голосовали за многие важные репрессивные законы. Например, человек десять из «Справедливой России» не голосовали за так называемый закон подлецов. Но мы понимаем, что этим людям удобно использовать парламентскую партию как некий рычаг, некую гарантию мандата, но нельзя условного «Сергея Петрова», который приобрел место во главе оренбургской региональной корзины и не голосовал за репрессивные законы, сравнивать с Мизулиной, хотя они формально однопартийцы.
Материал подготовили: Роман Попков, Мария Пономарева